Анаис вырывается, всхлипывает.
Или какой-то мальчишка-садист воспользовался моим отсутствием и выместил злость на черепахе парижанки? Выполнил фант дурацкой игры?
Анаис бьет меня крошечными кулачками. Ей было так хорошо сегодня у бабушки с дедушкой. Рисунки, которые она гордо преподнесла мне, разбросаны по саду, и ветер уносит их, как грязные бумажки.
Безумие какое-то. Может, в сад и правда забрался бродячий пес, Адель сама убежала, а по дороге ехал мотоцикл? Может ли он раздавить панцирь? Разве бывает такое стечение обстоятельств?
Анаис обмякает в моих объятиях, как тряпичная кукла.
Из-за черепахи не заявляют в полицию. И траура по черепахе не носят.
Все, хватит!
Я тащу за собой Анаис, и мы входим в дом. Теперь она прижимает к груди Мёмё. Вот-вот задушит.
Ситуация вышла из-под контроля.
Я не управляю неотвязным чувством, необъяснимой уверенностью, что кто-то наблюдает, как мы плачем!
6
Вёль-ле-Роз, 14 января 2016
Анаис не сразу, но утешается.
Сегодня я с утра рисую черепашек на старых дубовых дощечках от ставен. Об этом попросила Анаис, когда я отводила ее к Элизе.
Я спросила Мартино насчет Адели – не заметил ли он чего, прежде чем ушел? Он ничего не знает. По правде говоря, ему плевать на мою черепаху. Поделилась я с ним и ощущением, что за мной постоянно следят. Он пожал плечами. Должно быть, считает меня чокнутой. Как минимум чудачкой. Спросил с ухмылкой, почему я рисую больших устриц.
Повезло этому придурку, что у него золотые руки!
Я иду по Вёлю. Местные решат, что столичная фифа ищет вдохновения. На самом же деле я решила сходить в библиотеку, перед тем как забирать Анаис.
Пройти из конца в конец деревни можно за несколько минут. Фолиант из кованого железа на каменной стене сообщает, что в этом великолепном строении размещается местная библиотека. Бывший дом ткачей, гласит табличка для туристов. Я медлю, в очередной раз завороженная красотой этих мест: виллы вокруг перекрестка дышат странным очарованием, строгим и дерзким, как будто сами не знают, выставить напоказ или спрятать от прохожих свои причудливые фантазии; чуть дальше угадывается двор мэрии; библиотека утопает в зелени старых деревьев большого парка.
Толкаю дверь и вхожу. За безупречно чистым столом сидит женщина с безупречной высокой прической. Она одаривает меня красноречивым взглядом: «А, вы та самая чудачка, которая расписывает всякую фигню, чтобы продавать ее парижанам…»
Новости здесь разносятся быстро.
На полке с табличкой «Местная жизнь» я без труда нахожу книжицу, которую видела в руках Анжело, «Прогулки в Вёле». У них здесь вся серия, десяток брошюр. Нетерпеливо открываю, смотрю оглавление. Вот – Гюго и его праздник, 24 сентября 1882-го. Страница 42.
Переворачиваю страницы.
38, 39, 40, 41…
О господи!
42-й страницы нет. Она вырвана.
Женщина с высокой прической смотрит удивленно. Не возмущается, но негодует ровно настолько, чтобы выглядеть искренней.
– Я… Я ничего не понимаю. Очень странно, эти старые брошюры берут редко, но за всем не уследишь. Люди совсем совесть потеряли. Вы все-таки хотите ее взять?
Я тороплюсь, обходя квадратную колокольню церкви Сен-Мартен, чтобы вернуться на улицу Меленга.
Меня ждет Анаис.
Шагаю стремительно и твержу себе: ничего необычного не происходит, все это мелочи. Вырванная из книги страница. Сбежавшая черепаха. Чувство, что за мной следят. На миг мне чудится угроза в тени вилл Вёля: деревня-призрак, деревня-ловушка. Я здесь чужая, меня заманили. Беззащитная одинокая жертва, которую будут мучить забавы ради. А потом… Что потом?
Бред чистой воды!
Надо взять себя в руки, я должна заботиться об Анаис и думать о моем магазине.
Я должна держаться.
7
Вёль-ле-Роз, 18 января 2016
Набережная Вёль-ле-Роз безобразна. Единственное безобразное место в Вёле – выход к пляжу! На открытках с видами деревни его прячут, как физический изъян. Ладно, согласна, «безобразная» – суждение субъективное. Следовало написать, что набережную Вёль-ле-Роз реконструировали после войны. Наспех.
Говорят, Вёль-ле-Роз мог войти в число самых красивых деревень Франции, но его кандидатура была отвергнута – из-за набережной. Только представьте, вся коммуна пережила фиаско по вине трех уродливых домов, глядящих на Ламанш, и старого казино. Три дома из… скольких? Трехсот? Пятисот? Похоже, обитатели трех коттеджей, стоящих на первой линии и портящих вид, испытывают мстительное удовольствие. В парижских агентствах недвижимости их жилища выставляют на продажу за несколько миллионов евро. Забавный парадокс: лучший вид на деревню, где панораму не уродуют эти бородавки, открывается, если в них жить.