Сколько? Двести фунтов за штаны?!
— А вот ваши украшения, — добавила вторая медсестра, протягивая прозрачный пакет. — Все пришлось снять перед сканированием.
Еще не отойдя от джинсового шока, я взяла полиэтиленовый пакет. Обычно я редко ношу украшения, разве что серьги из «Топшопа» и бижутерию от «Свотч». Чувствуя себя ребенком с рождественским носком после визита Санта-Клауса, я сунула руку в пакет и вытащила оттуда спутанный золотой клубок. Дорогой на вид браслет чеканного золота, такое же ожерелье — видимо, комплект — и часы.
— Ух ты, красивый. — Я осторожно провела по браслету пальцем, затем снова сунула руку в пакет и извлекла две серьги-подвески. В золотую паутину угодило и кольцо, которое мне удалось освободить через пару минут тщательного распутывания всевозможных узелков.
В комнате одновременно судорожно вздохнули все имевшиеся дамы. Послышался чей-то прерывистый шепот:
— Боже мой!
На моей ладони оказалось золотое кольцо с огромным сверкающим солитером — такие можно увидеть в кино, в фильмах про восточные сокровища. Еще их выкладывают на темно-синий бархат витрин ювелирных магазинов без ярлычка с ценой. Я с трудом отвела взгляд от радужно сияющего чуда и увидела, что обе медсестры пялятся на него как завороженные.
— Эй! — неожиданно воскликнула Николь. — Тут еще что-то. Дайте руку, Лекси… — Она перевернула пакет и постучала его по ребру. На мою ладонь с легким шорохом выпало узкое гладкое золотое кольцо.
Обручальное. У меня запылали уши.
— Так вы, получается, замужем! — радостно воскликнула Николь.
Нет. Невозможно. Уж этого из меня никакая амнезия не выдавила бы! Инстинкт бы подсказал, верно? Я вертела кольцо в ставших неловкими пальцах, ощущая попеременно то жар, то озноб.
— Так и есть, — кивнула вторая медсестра. — Вы замужем. Разве вы не помните, милая?
Я тупо покачала головой.
— Вы забыли собственную свадьбу? — ужаснулась Николь. — А мужа, мужа помните?
— Нет. — Я в панике подняла глаза. — Не вышла же я замуж за Лузера Дейва?!
— Не знаю, не знаю… — хихикнула Николь, но тут же прикрыла рот ладонью. — Извините, но у вас такой испуганный вид… Не знаешь, как имя супруга этой дамы? — спросила она другую медсестру, но та лишь отрицательно покачала головой:
— Нет, к сожалению. Ее привезли не в мою смену. Но я точно знаю, что муж у нее есть.
— Посмотрите, на кольце гравировка! — воскликнула Николь, взяв у меня кольцо и повертев его в пальцах. — А.С. и Э.Г., 3 июня 2005 года. Скоро ваша вторая годовщина. — Она протянула кольцо мне. — Это вы?
Я часто дышала. Это правда. Это практически вырезано на скрижалях, раз выбито в цельном золоте.
— Я — А.С., — сказала я наконец. — Алексия Смарт. Но я понятия не имею, кто такой Э.Г.
Таинственный «Э.» с мобильного телефона, вдруг поняла я. Это муж посылал мне эсэмэску.
— Слушайте, мне бы холодной водички… — Ощущая головокружение, я шатаясь побрела в ванную. Плеснув в лицо водой, вцепилась в край холодной эмалированной раковины и уставилась на свое сногсшибательное знакомое-незнакомое отражение. Может, это все же грандиозная мистификация? Или у меня галлюцинации?
Мне двадцать восемь, у меня идеальная голливудская улыбка, сумка «Луи Вуиттон», должность руководителя отдела и законный муж.
Как, черт побери, мне это удалось?!
ГЛАВА 4
Эдвард. Этан. Эррол.
Прошел час, но я по-прежнему пребывала в шоковом состоянии, недоверчиво поглядывая на свое обручальное кольцо, сверкавшее на прикроватной тумбочке. У меня, Лекси Смарт, есть муж! Но я не чувствую себя достаточно зрелой для брака!
Эллиот. Эмон. Эгберт.
Фу Господи, только бы не Эгберт!
Я обшарила луивуиттоновскую сумку. Тщательно просмотрела дневник. Пробежала список сохраненных в мобильном номере. Однако я так и не нашла упоминания об обладателе загадочного инициала. А ведь могла бы и помнить имя собственного мужа. Уж что-что, а это должно быть врезано в память.
Дверь открылась, и я напряглась, отчего-то ожидая, что войдет он. Однако влетела мать, красная и всклокоченная.
— У этих дорожных инспекторов просто нет сердца! Стоило двадцать минут пробыть у ветеринара, как…
— Мам, у меня амнезия, — с ходу оборвала я ее. — Я потеряла память. Я не помню огромного отрезка своей жизни. Я ошарашена, я почти в прострации от всего этого…
— Да, медсестра что-то говорила. — Мама на секунду встретилась со мной взглядом, но тут же отвела глаза. Она вообще с трудом выдерживает прямой взгляд и старательно избегает визуального контакта. В юности я от этого очень расстраивалась, но сейчас воспринимаю как одну из маминых причуд вроде той, что она патологически не способна правильно запомнить названия телепрограмм, даже если ее двадцать раз поправить, что мультсериал называется «Симпсоны», а не «Семейство Симпсон».
Усевшись на стул, мать сняла куртку.
— Я отлично понимаю, каково тебе сейчас, — заявила она. — У меня самой память ухудшается день ото дня. Вот недавно…
— Мам… — Я глубоко вздохнула, стараясь не сорваться на крик. — Ты не можешь понимать, что я чувствую. Это совсем не то, что забыть, куда ты положила ключи. Я словно потеряла три года жизни! Я ничего не знаю о себе сегодняшней! Я иначе выгляжу, у меня совершенно другие вещи, какие-то кольца, явно принадлежащие мне… Слушай, мне необходимо кое-что выяснить. — Мой голос зазвенел от волнения. — Мам, я что, правда замужем?
— Разумеется, ты замужем! — воскликнула мать, явно удивленная вопросом. — Эрик будет здесь с минуты на минуту, я же тебе говорила!
— Эрик — мой муж? — вытаращила я глаза. — Я думала, ты говоришь о собаке.
— О собаке? — Мама приподняла брови. — Господи, детка, ты действительно здорово ушибла головку!
Эрик. Я мысленно вертела это имя так и этак. Мой муж Эрик…
Ничего не чувствую. Имя не вызывало никаких ассоциаций — ни плохих, ни хороших.
«Я люблю тебя, Эрик. Я почитаю тебя своим телом, Эрик».[9]
Я прислушалась к реакции упомянутого тела. Ведь должно же оно как-то реагировать? Может, взыграют наконец мои гормоны? Однако организм предпочел тупо промолчать.
— У него утром очень важная встреча, но до вчерашнего дня он сидел тут денно и нощно!
— Понятно, — сказала я, переваривая новость. — А… какой он?
— Он просто прелесть, — мечтательно сказала мать, словно говоря о бисквитном торте.
— А он… — Я замолчала, не в силах заставить себя спросить, красив ли мой муж. Это прозвучало бы глупо и даже наивно. Вдруг мать ответит уклончиво, например, скажет, что зато у него прекрасное чувство юмора?
А если он жирный?
О Боже! Что, если я познакомилась с ним в каком-нибудь чате и полюбила за прекрасную душу, а теперь все забыла и придется притворяться, что его внешность не имеет для меня значения?
Так мы и сидели в молчании. Я спохватилась, что разглядываю мамино платье от Лоры Эшли, купленное этак году в 1974-м. Оборки теряли актуальность и снова входили в моду, но мать каким-то волшебным образом этого не замечала. Она до сих пор носит одежду, в которой познакомилась с моим отцом, ходит с длинными распущенными волосами и подмазывает губы перламутровой помадой. Видимо, она по привычке считает себя двадцатилетней.
Но я не собираюсь открывать ей глаза. Нам с ней несвойственно вести интимно-доверительные беседы. В юности, расставшись с самым первым сопливым бойфрендом, я попыталась поделиться с матерью. Сильнее промахнуться с конфидентом я не могла. Мать не посочувствовала, не обняла меня — она вообще не слушала. Напротив, мамочка побагровела и заговорила со мной резко и с вызовом, словно я намеренно решила причинить ей боль рассказом о своем романе. Я словно очутилась на минном поле, ненароком затронув больную для нее тему, о существовании которой даже не подозревала.
Помнится, тогда я поспешно ретировалась и позвонила Фи.
— Ты заказала мне покрывало на диван, Лекси? — прервала мои размышления мать. — По Интернету, — пояснила она, увидев мои вытаращенные глаза. — Ты обещала сделать это на прошлой неделе.
9
Часть одной из фраз свадебной клятвы («Этим кольцом я закрепляю наш союз, беру тебя в мужья, почитаю тебя своим телом и наделяю всем своим имуществом»).