19 января пришла очередь самого Вани.
«На допрос вызвали меня. В комнате за столом сидел начальник полиции. У него на столе лежали пистолет и резиновая дубинка. Глянул на меня, и его лицо запылало жаром.
Он меня спрашивал:
— Ты что-то знаешь о своем дядьке Васюке Василии Николаевиче?
Я отвечаю:
— О нем я ничего не знаю. Он в нашем селе не жил почти двадцать лет.
Нач. полиции говорит:
— По показаниям жителей вашего села, твой дядька в партизанском отряде. Ты должен рассказать, где этот отряд, сколько в нем партизан. Тогда я выпущу тебя на свободу, еще и подарок дам.
Я сказал:
— Я еще маленький и о партизанах ничего не знаю.
Он начал нервничать и косо глянул на меня. Тогда схватил резиновую трубку, ударил по спине.
Нач. полиции кричал:
— Ну, щенок партизанский! Если не скажешь, где партизаны, я с тебя шкуру сдеру!
Я молча смотрел на пистолет, который лежал на столе. Снова удар намного сильнее первого. Голова пошла кругом, перед глазами замелькали огоньки. Я потерял сознание, упал на пол. Опомнился в подвале. Нельзя было ни сидеть, ни лежать».
«20 января. Утром в подвале появилось 5 фашистов, которые построили всех арестованных и добивались, кто имел связь с партизанами. Никто не отвечал. Какой-то гитлеровец в пенсне вытащил из кобуры пистолет и бросился бить арестованных. Он бил, не жалея сил, и кричал:
— Юда капут! Большевик капут!
Полицаи прикладами толкали тех, кто старался уклониться от ударов».
И так ежедневно, по нескольку раз в день. Однажды в подвал зашли трое немцев. Они построили всех «преступников», стали спрашивать, кто за что сидит в подвале…
«…Когда дошла очередь до нас с Велигоцким Николаем, — пишет Ваня, — пожилой немец с презрением спросил:
— Ви кто?
Полицай, который стоял позади него, ответил:
— Это два коммуниста.
Меня ударили по голове. Я упал, потерял сознание. Товарища моего тоже избили до бессознания. Очнулся, когда фашистов не было в подвале».
«21 января. На протяжении дня никто в подвал не заходил. Есть ничего не давали. Фашисты хотели уморить арестованных голодом».
«25 января. В 6 часов утра двери открылись, и в подвал заглянул полицай.
— Живой кто есть? — спросил он.
Никто не ответил.
Переступив порог, он начал носком сапога толкать каждого в бок. Кто-то лишь открывал глаза, другие едва шевелились».
Наконец 8 февраля обоих юношей отпустили.
Родные считали, что Вани уже нет в живых. Староста и полицаи дом их разграбили, даже топить печь запретили. Тогда он, чтобы ничего не забыть из пережитого, стал записывать в тетрадь.
Весной 1942 года в дневнике появляется запись, которая свидетельствует, что юношу не сломило горе, нечеловеческие муки, а, наоборот, подтолкнули к активной борьбе с фашистами:
«…Мы, сельские подростки, организовали подпольную организацию… Группа в количестве 9 человек имела на вооружении 2 винтовки, 1100 патронов, 4 гранаты РГД‑34, один пистолет ТТ… Задача группы: поддерживать связь с советскими партизанами, докладывать им о передвижении фашистов по трассе Чернигов — Новгород-Северский, распространять листовки».
В июне Ваня идет в партизанский отряд.
«…Я подался в хутор Олейники Холминского района, где в тот день действовал партизанский отряд, но никого не застал. Прошел около 8 километров по их следу. Когда вышел на просеку возле с. Рейментаровки, увидел верхом на коне парня с красной лентой на фуражке. Я попросил его провести меня в их лагерь.
Шли мы недолго.
— Стой! Кто идет? — крикнул нам из кустов часовой.
Партизан назвал пароль, мы подошли ближе. Я увидел бойцов, которые стояли возле пулемета. Они стали расспрашивать, из какого я села и есть ли там фашисты. Я все подробно рассказал. Рассказал и о том, что где-то в партизанах и мой дядя Василий Николаевич Васюк. Партизаны переглянулись и одного послали в лагерь. Минут через десять я увидел своего дядю с автоматом на плече и двумя гранатами на поясе…»