— Более оптимально для этого «пятно контакта» на Урале. Там пока можно открывать его на несколько часов. На всё время, которое аппаратура может работать без текущего обслуживания. И объёмы перебрасываемого груза не лимитированы: хоть пароходы перегоняй.
Вот это «пока» меня и насторожило. А Туманян, поморщившись, признался:
— Расчёты показали, что «пятно контакта» деградирует. Предельный срок операции по переброске — июль-август 1994 года, после чего свойства «пятна контакта» восстановятся лишь через дюжину лет.
Ну, это в дополнение к тому, что выбрать «конечную» дату в прошлом мы не можем: «прокол во времени» возможен лишь на строго определённое количество дней. Точнее — часов. Поэтому дата и время нашего года и года попадания совпадать не будут.
В-третьих, и это самое главное, попадём мы не в собственное прошлое, а в какое-то «ответвление временнОго потока». Выяснением, какое именно, чем оно отличается от известного нам прошлого, Туманян и занимался всю весну и лето1993 года. И не в столице или её окрестностях, а там, на Урале, который он признал наиболее удобным для наших целей. Там, где мы с Борькой, занимаясь подготовительной работой, арендовали здоровенный кусок полигона, принадлежащего выведенной из Чехословакии 15-й гвардейской танковой дивизии.
Признаться, Уманского мы с Иваном Степановичем использовали, используем и будем использовать «втёмную». В отличие от нас, убеждённых, «твердокаменных» большевиков, Борька «Совок» (его словцо) ненавидит всеми фибрами своего чемодана. А сталинские времена считает худшими из тех, что были в истории нашей страны. Так что раскрыть перед ним, что мы собираемся сделать, это гарантированно убить дело на корню. Пока же он просто «тащится» от того, что его бывший куратор наконец-то осознал все прелести свободного предпринимательства, и теперь сам «рубит бабло» в особо крупных размерах. Пусть пока и не удосужился прикупить малиновый пиджак, как «все нормальные люди», включая Бориса.
Да, собственно, он и не лезет в то, чем занимаются со всей этой оружейной «темой» люди, подбор которых лежит на моих плечах. Просто обеспечивает мне «режим благоприятствования» со стороны высоких чиновников и своевременный «занос» необходимых «для смазки» сумм. А уже мои люди и по базам хранения мотаются, и совсем уж негодные образцы боевой техники взрывают и продают на металлургические заводы. По всему бывшему Советскому Союзу, обломкам которого досталось это богатство, которое они не знают, куда пристроить.
А параллельно, негласно, ведётся подбор кадров, которые «не вписались в рынок», говоря словами рыжего Борькиного единородца, и готовы бросить всё, чтобы снова вернуться в СССР. Не абы кого, а именно специалистов: военных разных специальностей, связистов, радиоэлектронщиков, авторемонтников, квалифицированных рабочих-станочников, учёных химиков, физиков и механиков. Даже институтских и техникумовских преподавателей: мало ли, кто теперь вынужден либо дворы мести, либо лифчиками на базаре или «Юппи» и «Сникерсами» в ночных киосках торговать?
А эшелоны с «бэушной» боевой техникой и боеприпасами, «подлежащими уничтожению методом взрыва», уже стучат по стыкам железных дорог в сторону станций Мисяш и Бишкиль, где их разгружают, технику и снаряды с патронами и ракетами, перевозят на полигон танковой дивизии, где аккуратно «складируют». И с Украины, и из Сибири, и даже с Дальнего Востока везём. Тем более, Иван Степанович отчитался о том, что вот-вот начнём второй этап задуманной нами операции.
Фрагмент 3
5
Дмитрий Новиков, октябрь 1993 года
Я перескочил через рельсы, и мы обнялись с майором. Там, в Афгане, мне довелось очень своевременно положить снаряд под ноги «духу», целящемуся из РПГ в Т-55 Смирнова, и, возможно, спасти жизнь взводного. Так что до самого моего дембеля он считал себя обязанным мне.
— ЗдорОво, снайпер! — отпустил меня Николай Иванович и сжал мою пятерню обеими руками. — А ты как здесь оказался? Ты же, вроде, с Урала.
— Да там же сейчас и живу, сюда по делам коммерции явился, — грустно махнул я рукой. — А вы какими судьбами здесь?
— Служба, — хмыкнул тот. — Кстати, теперь неподалёку от твоих родных мест обитаю. После Афганистана меня в Чехословакию перевели, а потом нашу дивизию вывели в Чебаркуль.
Судя по интонации, с которой он произнёс последние слова, от собственной карьеры Смирнов тоже… не в восторге.