— Я счастлива. Я именно там, где хочу, делаю то, что хочу.
— Правда? — В его глазах горел вызов. — Натали Митчелл, которую я знал, претило бы торчать в конференц-залах с кучкой занудных бюрократов.
В груди стало тесно, а горло защипало.
— Как я сказала, я выросла. Ты больше не знаешь меня, Таннер. Ты не имеешь никакого права говорить мне, что я поступаю не по своему выбору.
— Что-то не верится. — Он сунул руки в задние карманы и качнулся на пятках. — Думаю, ты и сама не веришь. За все время, что я тебя знаю, ты всегда сдавалась первой. Николь могла спором добиться чего угодно. Ты же никогда. Но приезд сюда... — Он слабо улыбнулся, его глаза видели ее насквозь. — Если ты говоришь правду и хочешь сохранить винодельню... это первый шаг. Держу пари, это первый раз, когда ты пошла против желаний отца.
— Правда.
Натали вытерла щеки.
— Я также думаю, что тебе надо разобраться с прошлым. Разобраться с воспоминаниями о том лете. Отпустить их, раз и навсегда. Отпустить Николь. Это единственный способ освободиться и жить своей жизнью.
С тем же успехом он мог взять острый нож, вырезать ее сердце и выставить на обозрение всему миру.
Медленная, неожиданная злость поднялась в Натали.
— Танер, ты слишком много на себя берешь. По-моему, это тебе надо отпустить прошлое.
— Я отпущу, если отпустишь ты.
— Хорошо.
Разговаривать с ним все равно что идти по эмоциональному канату. Только без сетки внизу, чтобы поймать ее, если сорвется.
— Натали, у меня есть свои сожаления. Я должен был быть с вами той ночью, — сказал он напряженным голосом. — Эта мысль мучала меня все эти годы. Я должен был быть там.
Натали провела ладонью по лицу, сердце колотилось как сумасшедшее. О чем он говорит?
— Ты думаешь, что если бы был, то все вышло бы по-другому? Что ты какой-то спаситель?
— Возможно. — Его искренность была словно пощечина. — Может, я смог бы остановить это. Может, я...
— Мог бы спасти Ник?
Конечно. Все дело в Николь.
— Да. — Таннер двумя пальцами поднял ее подбородок, вынуждая посмотреть ему в глаза. — Если бы я мог остановить то, что произошло той ночью, спасти Ник и спасти тебя от ада, в котором ты живешь с тех пор, я бы это сделал.
— Но тебя там не было, не так ли?
Неужели она правда злится на него за это? Он ни в чем не виноват. Мама посадила его под домашний арест.
Нет, она злилась не на него. Случившееся той ужасной ночью не имело к нему никакого отношения. Во всем виновата она.
Таннер снова положил руки ей на плечи. Вторгаясь в ее личное пространство. Заставляя думать о вещах, о которых она не хотела задумываться.
— Посмотри на меня.
Его взгляд притягивал ее, пронизывал, снимал шелуху и проникал в душу. Заставлял желать то, чего она не хотела желать.
— Ты когда-нибудь злишься, Натали? Разве тебе не хочется выйти из себя и наорать на кого-то?
Постоянно.
Она покорно подняла голову:
— Какой смысл?
Он пожал плечами и улыбнулся.
— Таннер, чего ты от меня хочешь?
— Я хочу, чтобы ты перестала винить себя в том, чего не можешь изменить.
Простая просьба. Невыполнимая.
— Но я должна была остановить ее, должна была что-то сделать! Как ты можешь говорить, что это не моя вина?
Нет, она не может. Не может вернуться туда. Вернуться в тот миг, когда не могла думать, дышать... чувствовать.
Жизнь гораздо проще, когда не чувствуешь.
— Натали, тебе было всего тринадцать лет! Твоя сестра решила взять тот «Джип», ты ее не заставляла. Мы оба знаем, что ты не могла бы ее остановить. Стоило Ник что-то вбить себе в голову, вопрос был решен. Это не твоя вина. Жизнь слишком коротка, чтобы продолжать винить себя за то, чего ты не могла контролировать.
Слишком коротка, чтобы позволить одной ночи разрушить остаток жизни. Он не сказал этого. Ему и не надо было. Натали хватила ртом воздух. Ее обнаженные чувства были перед ним как на ладони. Что он сказал бы, если бы знал всю историю? Знал правду?
— Тогда в патио ты спросил, почему я перестала писать тебе. Помнишь?
— Конечно.
Он пожал плечами.
Натали выровняла дыхание, вцепилась в локти и выпалила, пока не передумала:
— Я говорила тебе, что после аварии дела пошли плохо. Это слабо сказано. Я перестала писать тебе, потому что мой мир рухнул. Через три месяца после похорон Ник я проснулась среди ночи с криками и не могла успокоиться.
Она опустилась на траву, подтянула колени и обняла их. Таннер медленно сел рядом.
— Родители не знали, что со мной делать. Три недели я лежала в клинике. Ну, они называли это клиникой. На самом деле это было больше похоже на «Пролетая над гнездом кукушки». Когда я вернулась домой, отец едва мог разговаривать со мной. Определенно, сумасшедшая не вписывалась в образ семьи. Со временем я научилась избегать любых обсуждений того, что произошло. Я не ходила в школу до Рождества. В январе меня отправили в школу-интернат.