От неожиданности я вздрогнула и опрокинула на себя компот.
Дурацкий день продолжался.
Домой я приехала выжатая, как лимон. Ни сил, ни настроения, ни желанья видеть чужие лица. Планировала просто спрятаться у себя в комнате и вдоволь погоревать о своей подмоченной репутации, но попала на очередной скандал.
Я жаловалась отцу на вчерашний разгул у нас дома, и Леху предупредила, чтобы молчал — боялась, что из-за произошедшего родители поссорятся, как того и добивался Ершов. Однако скрыть бедлам и не удалось. Настя будто почувствовала, что дома творится что-то неладное и приехала на несколько часов раньше, оставив отца разбираться со своими рабочими делами. Естественно, Макс не успел все убрать и теперь огребал по полной.
Они были так увлечены друг другом, что не заметили моего возвращения. Я затаилась в прихожей, понимая, что сейчас им не до меня, прижалась к стене и слушала.
— Я же предупредил, что ко мне придут. Что не так?
— Предупредил? Ты сказал, что к тебе зайдет пара друзей!
— Получилось чуть больше.
— Максим, ты устроил дома не пойми чего! Все разворотил! Наверняка Яну перепугал, — лютовала Анастасия Сергеевна, — соседи сказали, что вчера даже полицию кто-то вызвал, чтобы вас разогнать!
— То же мне полиция! — пренебрежительно фыркнул Макс, — хрен подставной!
За Леху стало обидно. Ничего он не подставной! Самый настоящий полицейский. Честный и порядочный! И вообще Ершову повезло, что у меня такой дядя, иначе бы вызвала участкового и разговор был бы совсем другим.
— Как ты вообще мог такое устроить? Только все начало налаживаться! Что теперь Слава скажет?
— Мне все равно! — огрызнулся Ершов, — он мне не отец!
— Хочешь, чтобы я тебя отправила домой, к папаше? Этого добиваешься?
— Ну так отправь. Не буду мозолить глаза и мешать вашей идиллии, — зло выплюнул он и выскочил из гостиной.
— Максим! — прокричала мама ему в спину, но Макс даже не обернулся.
Я вжалась в стену, когда он остановился в холле, свирепо глядя по сторонам и сжимая кулаки.
Хоть бы не заметил…
Но увы. Макс словно почувствовал мое присутствие, резко, по-звериному обернулся, безошибочно находя меня взглядом. Мы замерли, глядя друг на друга. Я — испуганно, он — с обжигающей яростью.
— Тебе конец, Белецкая! — повторил ту же фразу, что и ночью.
И в этот раз я ему поверила.
Дальше все шло по нарастающей.
Внезапно выяснилось, что весь мой авторитет оказался не более, чем мыльным пузырем, который с громким хлопком лопнул, напоровшись на презрение бывших друзей.
Сначала были просто смешки и шушуканье за спиной, потом начались откровенные подколы вслух. Типа: «я хочу нормально отдохнуть, поэтому Белецкую не зовем», или «Хреново выглядишь. Опять всю ночь ботанила, двоечница?», ну и самое противное «давайте, делать ставки, на сколько пунктов она свалится на следующем голосовании». Моя прежняя компания превратилась в стаю гиен, которые кружились вокруг, давились хохотом, превращая во всеобщее достояние каждую мою ошибку. Споткнулась — корова. Подавилась — тошнотина. Замялась на уроке — тупица.
Я пыталась огрызаться, отстаивать свои интересы, не теряя при этом достоинства. Но когда ты одна, а против тебя все те, кто раньше звал себя друзьями, уверенность в собственных силах тает просто на глазах. Им слово, они десять в ответ, на разные голоса, да с ухмылками. Самая настоящая травля.
Учитывая, что все они входили в категорию особо популярных учеников, то очень скоро следом за ними потянулись и остальные, внезапно осознав, что теперь можно безнаказанно задевать бывшую королеву. Они будто специально ждали этого момента и теперь с радостью пошли в отрыв.
Вот тут-то и выяснилось, что врагов и завистников у меня было предостаточно. Я просто раньше была настолько увлечена собственным «я», что не замечала этого. Не видела за приветливыми улыбками ни хищных оскалов, ни завистливых взглядом. Вообще ни черта дальше собственного носа не видела, а теперь оказалась один на один с такой чудовищной реальностью, что хотелось поджать хвост, спрятаться в угол и скулить, словно побитая собака.
Меня дергали со всех сторон, не оставляя в покое ни на минуту, не давая собраться, придти в себя. Разве что Катька не принимала в этом участия. Отмалчивалась, когда меня цепляли, или просто трусливо сбегала, виновато отводя взгляд. От этого становилось только хуже.
Из-за постоянного нервного напряжения у меня начались проблемы с учебой. Учила до посинения, но ничего не могла запомнить и делала ошибку за ошибкой. Ревела по ночам над дневником, в котором теперь красовались не только четверки и пятерки, но и менее приятные оценки. И это всего за несколько месяцев до выпускного!
Учителя тоже были мной недовольны, и каждый считал своим долгом высказать мне это в лицо. Сообщить со скорбным видом, что я их разочаровала, что они думали будто я надежная ученица, а оказалось, что это не так.
Всего за пару недель некогда любимая школа превратилась в самый настоящий ад.
…А всему виной сводный гад, который влез на мою территорию как бешеный носорог и разворотил все к чертям собачьим. Он стягивал на себя все внимание, заводил толпу, манипулировал. У него была такая энергетика, что хлыстом проходилась по нервам, заставляя трепетать. Они смотрели ему в рот и едва ли не писались от восторга. Он скажет прыгать — они прыгают, скажет фас — они бросаются…совсем как я раньше. Будто отражение в кривом зеркале.
За рекордные сроки Макс умудрился стать своим в доску. И в спорте он первый, и в соревновании между школами решающий мяч забил, и шутки-то у него смешные, и на гитаре он играть умеет. После той проклятой вечеринки парни его боготворили, а девки ради его внимания были готовы выпрыгнуть из трусов.
Одна так точно. Меня тошнило, когда видела, как Ирка на нем виснет. Тошнило от победного взгляда, которым она водила по сторонам, тошнило от снисходительных ухмылок в мой адрес.
Проклятая ревность. Она острым шипом сидела внутри груди и нещадно впивалась в сердце, стоило только пошевелиться. Меня хватало лишь на то, чтобы спрятать ее поглубже, прикрыв равнодушием и раздражением. Пусть лучше видят, как я бешусь, чем узнают, что по ночам я реву оттого, что дышать больно, когда представляю их вместе.
Я ненавижу его с каждым днем все сильнее. Но чем дальше, тем хуже.
Мне страшно признаться самой себе, что хочу быть на месте Ирки. Хочу, чтобы это меня, а не ее он кружил при встрече, хочу прикоснуться к черным крыльям на его спине. Я не могу справиться с этим наваждением, тону в нем. Барахтаюсь, сопротивляюсь из последних сил, но все глубже опускаюсь на дно.
Очередное «прекрасное» утро началось с того, что стоило мне только перешагнуть порог школы, как зазвучали смешки.
Ну что опять?
Вроде знаю, что все у меня в порядке, но, когда толпа начинает насмехаться, невольно просыпаются сомнения. Вдруг колготки порвались? Пятно на юбке? Птица на голову на гадила? Стоило огромных трудов удержаться и не начать поправлять волосы, ощупывать свою одежду в поисках огрехов.
Прицельный удар по уверенности в себе.
— Привет, Яна, — махнула рукой проходящая мимо Юлька Озерова. Та самая зазнайка из одиннадцатого «а», вечная активистка, неугомонная участница всех школьных мероприятий. Она всегда воротила нос от нашей компании, прилюдно называя девочек «размалёванными пустышками», а парней «примитивными парнокопытными». Никого не боялась, не лезла в карман за словом, и вообще была крайне неприятной особой. Ругаться с ней — себе дороже, поэтому мы предпочитали делать вид, что не замечаем ее. Озерова отвечала нам тем же.