— Следуйте за мной! — сказала Либерия, подныривая под лебедя и взбираясь внутрь его по небольшой лесенке, оказавшейся под ним. Внутренность искусственной птицы представляла крошечную каютку с двумя складными мягкими креслами, которые, по желанию, легко могли быть превращены в удобные постели. Эта каютка оказалась снабженной разными съестными припасами, прохладительными напитками и другими, необходимыми для путешествия предметами.
Когда мы сели, Либерия подняла лесенку, нажала какую-то кнопочку, и наш лебедь плавно х\ быстро помчал нас по янтарным волнам моря.
— Это море, по которому мы сейчас плывем, самое большое на Марсовом шаре, — сказала Либерия. — Обсерватория моего отца находится приблизительно почти на самой его средине. Это то самое море, которое ваши астрономы называют Mare erythreum. Сейчас мы едем на юг, по направлению к тому месту материка, где находится канал, называемый вашими астрономами Euphrates, а отсюда все время будем держать путь прямо на запад, обогнем весь Марс и, наконец, посетим Lacus Solis — озеро Солнца.
Очутившись среди этого необъятного простора, при таких исключительных условиях вдвоем с глазу на глаз с юной, но безобразной марсианкой, я невольно подумал о том, как было бы хорошо, если бы вместо моей спутницы со мною была здесь моя возлюбленная, оставленная там, далеко, на Земле!
— А я знаю, о чем вы думаете в эту минуту! — сказала Либерия. — Вы мечтаете о том, что хорошо было бы, если бы вместо меня сидела здесь с вами какая-нибудь земная красавица. Сознайтесь, ведь я угадала?
Я был порядочно удивлен проницательностью обитательницы Марса и откровенно сознался ей, что ее догадка верна.
— Ну, вот видите, я ведь не так уж глупа, как вы, вероятно, обо мне думаете, и, пожалуй, даже и не так и скучна, чтобы со мной неинтересно было путешествовать. Давайте-ка, поболтаем о чем-нибудь. Ну, хоть о любви. Я думаю, в нашем положении, в положении двух молодых существ разного пола, очутившихся наедине, не может быть более подходящей темы для разговора, как о любви.
Я едва не, расхохотался, — до того мне показалась забавной мысль говорить, да, пожалуй, еще в сентиментальном тоне, с Либерией на тему о любви. До сих пор я как-то даже совершенно позабывал, что она другого пола.
— Ведь вам, конечно, интересно знать, как мы, марсиане, смотрим на этот предмет? — добавила она.
“В самом деле, — подумал я, — она права. Это любопытно: как эти существа смотрят на любовь? И даже способны ли они на это нежное чувство?”
— Да, — сказал я, — для меня было бы очень желательно знать, как марсиане относятся к этому, весьма важному у нас, на Земле, вопросу.
— Чтобы мы могли понимать друг друга, — заметила Либерия, — определите мне прежде всего: что такое, по-вашему, любовь?
— Но вы задаете такой вопрос, на который вовсе не так легко ответить, как кажется; любовь, в сущности — мечта, иллюзия; это призрак, сотканных из тончайших нитей нашего чувства и нашего воображения, призрак, настолько нежный и чувствительный, что как бы деликатно мы ни подходили к нему со своим анализом и со своими исследованиями, сущности его мы никогда не узнаем; своими исследованиями мы его только изуродуем, обесформим, и от него, в конце концов, ничего не останется, кроме грубой действительности, кроме той любви, какая существует и у всех других животных.
Либерия расхохоталась.
— О, да вы, я вижу, поэт! Только знаете, что я вам скажу? Ваше определение любви ровно ничего не говорит. В самом деле, — продолжала она, принимая меланхолический тон, — как это странно! Совершенно естественную потребность люди облекли в какую-то мистическую оболочку и упрямо стараются закрывать глаза на истину только потому, что эта истина кажется им отчего-то некрасивой, и им приятнее окружать ее таинственным ореолом…
IX
…К полудню, когда солнце на небе начало довольно чувствительно припекать, Либерия нажала какую-то кнопочку у нашего электрохода, и наш лебедь вдруг, к моему удивлению, нырнул в глубину моря, и мы понеслись под водой.
— Как?! — вскричал я, увидав на дне моря оригинальное, встретившееся нам здание, напоминавшее собой древнюю индийскую пагоду, с ярко-белыми, по-видимому, мраморными, башенками и колонками. — Как? Значит, и дно морей на Марсе также населено марсианами?
— Ну да, разумеется. Неужели вы думали, что наш подводный домик единственный в своем роде?
Действительно, чем дальше мы плыли, тем все чаще и чаще стали встречаться нам подводные марсианские жилища, многие из которых имели очень странную архитектуру, совершенно не известную у нас на Земле.