— Эмили! — Волнуясь, кричу я. — Эмили Беннет! Где она?
— Подождите минуточку. — Девушка ровно отвечает мне. Она меня раздражает. Её
чрезмерное спокойствие ужасно меня бесит.
— У меня нет ни гребанной секунды! — Выкрикиваю я и ударяю кулаком по стойке,
девушка за ней смотрит на всё также спокойно, наверное, привыкла к подобным картинам. —
Эмили Беннет. — Повторяю, но уже спокойнее. Стараюсь держать себя в руках. — Она попала в
аварию.
— Да, вижу, — отвечает регистратор, смотря списки пациентов в компьютере. — Она в
операционной, это прямо и налево.
Я прямиком бросаюсь туда, не успев услышать, что же ещё произнесла девушка. Пол
скользкий, отчего я постоянно поскальзываюсь, но я не могу позволить себе упасть. Перед дверью
в операционную стоит санитар, видимо, дежурит.
— Простите, мэм, вам туда нельзя. — Останавливает он меня, видя, что я собираюсь
броситься прямо в помещение.
— Мне можно! — грубо произношу.
— Нет, вход запрещен для всех, пока не закончится операция.
Боги, сколько же она уже длится, если я в дороге была почти четыре часа! Неужели? Нет,
нет, нет. Даже не думай об этом, с ней всё в порядке, с ней обязательно всё будет в порядке!
— Иди на хрен! — Выругалась я. — Там моя сестра! Мне нужно срочно её увидеть!
Я кидаюсь вперед, надеясь отпихнуть санитара куда-нибудь в сторону и забежать вовнутрь,
увидеть её лицо, взять за руку и убедиться, что её сердце еще бьётся, но работник больницы
хватает меня за плечи и трясёт.
— Успокойтесь, — говорит он. — Придите в себя. Присядьте.
Я попятилась, ища руками сидения. Села. Голова сама по себе упала на колени, после того,
как я наклонилась. Я почувствовала, как жизнь потихоньку уходит из меня.
— Вот так. Успокойтесь, — продолжал санитар. Он похлопал меня по плечу. — Эй, Ник,
стань пока мне на замену.
Я замечаю, что меня всю трясёт. Слёзы произвольно льются из глаз, не могу их
контролировать. Вижу сквозь жалюзи бледное лицо Эм, наполовину скрытое маской. И новая
волна паники накрывает меня. Моя маленькая сестрёнка, как я тебя не уберегла!
— Эй, может быть вам принести что-нибудь? Чай? Кофе? — Я киваю.
— Кофе, — еле выдавливаю из себя.
Только сейчас я поняла, как же слаба. Я нервно кусаю губы, затем начинаю грызть ногти,
заламываю руки. В моих вздохах слышится истерика. Почему же время идёт так медленно?
Шаркаю ногами в не себя от горя. Затем санитар приносит мне кофе, обжигающий, пахучий.
— Осторожно. Горячий, — говорит он.
Но я будто не слышу. Заливаю кипяток себе в глотку, а затем нервно откашливаюсь. Горло
обжёг горячий терпкий напиток с легким привкусом карамели. Жидкость пошла по глотке вниз, к
желудку, который тоже через секунду вспыхнул от обжигающего напитка. Но эта боль — ничто по
сравнению с душевной болью, которая исцарапывает всё моё нутро.
— Говорю же, осторожно.
Я не знаю, сколько длилась операция. Очень долго. От нетерпенья я ходила туда-сюда мимо
операционной, мозолила глаза уставшим санитарам, работающим в ночную смену; нервно
отстукивала ногами какую-то мелодию, а затем напевала её. Вскоре я устала и заснула прямо на
сидениях. Когда все закончилось, меня разбудил тот самый санитар, а рядом с ним стоял доктор.
— Кем вам приходится Эмили Беннет? — спросил доктор.
— Я… — Немного замялась, находясь в полусонном обморочном состоянии. — Я сестра.
— Пройдемте со мной. — И доктор пошел вдоль коридора.
Я соскочила со стульев и бросилась вслед доктору. Ноги от таких неожиданных движений
не слушались, они немного затекли от неудобного положения, в котором я уснула. Посмотрела на
бэйджик, весящий на груди мужчины, и обратилась к нему:
— Доктор Фитч, не томите, — начала я.
— У вашей сестры сломаны почти все ребра, хотя хорошо, что это больше было похоже на
трещины. Не волнуйтесь, важные органы не задеты. — Я выдохнула. Хоть какое-то облегчение. —
У неё раздроблена коленная чашечка, сломана нога и рука. — Он вздохнул и поправил на носу
очки. Выглядел он очень усталым. — Было вывихнуто плечо. — Он замолк.
Я чувствую, как его слова повергают меня в шок. Почти всё, что можно было, она в себе
разрушила. Но… ведь Эмили жива. Она жива! А кости-то заживут.
— У неё было обширное внутреннее кровотечение, с которым мы не сразу справились,
произошел разрыв селезенки, и нам пришлось её удалить. Всё остальное в относительном порядке.
— Доктор снова вздохнул. Никогда не видела, чтобы врачи так волновались за своих пациентов.
— Она ведь будет в порядке, да? Кости ведь можно восстановить, срастить. — Волнение
было слышно в моём тоне.
— В целом, да. Но у неё еще одна черепно-мозговая травма. Я не уверен, что все будет в
порядке. Пока она не очнется, не могу судить в полной мере.
— А когда она очнется? — Я прижала руки к груди, как если бы скрестила пальцы. Сейчас
всё решится, вся моя будущая судьба.
— Не могу сказать. — Ещё один вздох. — Когда её привезли, она была в сознании. Знаете, я
даже удивился, обычно после такого люди сразу же впадают в кому, но не она. Ваша сестра —
настоящий боец.
— Но она ведь очнется, да?
— Я не знаю. Прошу простить.
И доктор Фитч ускорил шаг, а затем скрылся за поворотом, а я так и осталась стоять
посередине коридора. Она может впасть в глубокую кому и больше не очнуться. И я потеряю еще
одного близкого мне человека. Я не выдержу, на этот раз точно. Если смерть Тома я пережила
благодаря учебе, то даже она не сможет помочь мне смириться со смертью младшей сестры.
Струны моей душевной организации натягиваются так сильно, что я чувствую, как скулит моя
душа. Дрожу. Еще мгновение, и что-то внутри рвется, освобождая всю боль и гнев наружу.
Я понимаю, что могу потерять еще одного близкого человека. И я обвиняю во всем отца,
мать. Знаю, это они во всём виноваты, никто другой! Когда я приезжала домой, то видела, как им
трудно приходится надевать на себя маски безразличия, хоть я и понимала, что Эмили приходится
труднее, я вновь и вновь оставляла её. Я тоже виновата в этом. Но родители должны были быть
внимательнее, а не закрываться в собственной боли, ведь они намного чаще бывают с ней рядом.
Я заявляюсь домой и начинаю громогласную тираду по поводу безответственности
родителей. Выплескиваю на них всё, что я них думаю, кричу о том, что случилось с Эмили. На
лице матери появилось какое-то беспокойное выражение, но отцу хоть бы хны. Он, заикаясь,
начинает разглагольствовать о том, как я смею повышать голос на старших. А я, выругавшись,
заявляю, что сама справлюсь со всеми проблемами. Когда сестра очнется, мы будем сами по себе.
Но, даже понимая, что такого расклада может и не быть, не говорю об этом не слова. Пусть
они думают, что всё будет хорошо. Мне больно. Я мысленно кричу на Эмили из-за того, что с ней
произошло.
***
Я взяла студенческий отпуск, чтобы побыть вместе с сестрой. Нет, это не значит, что я
бросила учебу, а просто сделала небольшую паузу в обучении. Когда я буду готова, с легкостью
смогу продолжить с того места, где остановилась. Не знаю, сколько недель я провела, буквально не
покидая стены больниц, но Эмили выздоравливает.
Мне пришлось предупредить квартирантов, что жили в доме бабушки, чтобы они
готовились искать себе новое жилье. Неизвестно когда, но Эмили полностью оправится, и нам
придется поселиться там вместе, ведь с родителями мы теперь-то точно жить не будем. Взяв
деньги с квартирантов на месяц вперед и распродав много разных вещей, я насобирала приличную
сумму на лечение сестры и на дальнейшее её содержание. А жила я в доме бабушки тоже, ведь там
всегда были свободны пару комнат, которые я не решалась сдавать на пользование или же мне не
хотелось. Рассчитавшись со всеми своими долгами в университете и собрав вещи из общежития,
попрощавшись там со всеми одногруппниками, которые стали мне родными, я переехала в город,
от которого так старалась сбежать. Просто я никогда не любила это наше скромное захолустье.
Когда Эмили очнулась, я была первой, кто её увидел, подбежала к ней, целуя и зажимая её
руку. А слезы так и хлынули из моих глаз, потому что на мою душу легло облегчение. Она
очнулась, а остальное, самое страшное, уже позади.
— Зачем? Зачем? — вымаливала ответ я.
Очевидцы уже рассказали, что она неслась на невероятной скорости и перед тем, как
врезаться в дерево, она сделала что-то вроде предсмертной записки: кричала, что есть мочи, как
она хочет умереть. Налицо вывод: преднамеренный суицид. Я помню лицо Роуз, инспектора по
делу Эмили, она говорила, что старалась ей помочь. Но мне все равно. Она жива.
Эмили лишь посмотрела на меня, скривившись, и из её глаз полились слезы.
— Как ты могла забыть про меня? Что, если бы ты оставила меня? — Я рыдаю.
Эмили тяжело вздохнула и кое-как выдавила из себя писклявое «Прости». Но мне и этого
было достаточно.
И вот я снова стою перед кабинетом, в котором обследуют сестру. Хочется зайти к ней, но
доктор сказал мне ждать здесь, они ведь проходят обследование. И вновь я от волнения начинаю
делать бесполезные вещи, лишь бы поскорее скоротать время и узнать, что же от меня хотел
доктор Фитч. Затем я вижу, как санитары вывозят каталку с моей сестрой обратно в палату. Эмили
увидела меня и помахала живой рукой.
— Вот вы где, — произносит за спиной доктор. Я пугаюсь от неожиданности и
подскакиваю, резко оборачиваюсь к нему.
— Да, я здесь. — Кивнула. — Так что, доктор Фитч, как обследование? — Снова волнение,