прячусь в собственном мирке, в собственном городе Эмбер, а точнее, Эмили. Здесь больше нет
никого, только я, рак и тьма.
— Он сказал, что опухоль замедлила рост. Деление клеток происходит не так интенсивно.
Я стягиваю одеяло с лица, немного приоткрыв его. Сестра увидела мой взгляд, и у неё у
самой глаза дрогнули. Это волнение. Конечно же, я вся опухшая и заплаканная.
— И что мне это даст? — говорю я.
— Если так и будет продолжаться, то, возможно, твой срок увеличится. — Она смотрит на
меня так, словно сейчас бросится защищать от любой напасти. Ты не сможешь защитить меня от
самой себя.
— Насколько увеличится? На месяц, на два? Какая в этом разница, проживу ли я еще три
месяца или пять? Все одно. — Я слышу свой хриплый голос, словно я ревела, не переставая,
неделю.
Сестра отпрянула и нахмурилась. А затем подняла взгляд на меня, и я увидела, что радость
вновь появилась на её лице, хотя и смешанная с горечью. Кристи произнесла:
— Сделав все исследования, доктор сказал, что, возможно, год или полтора. Если она еще
более замедлит рост, то есть вариант, что два года.
Полтора года. Я бы тогда смогла увидеть своё восемнадцатилетие.
— А она может совсем остановиться? Не расти больше и не ухудшать положение? — Не
унимаюсь я.
Мне и не нужен был ответ. Вся радость в глазах сестры от моего увеличенного срока
испарилась. Теперь там темнота. Кристи покачала головой.
— Значит, и в этом нет смысла. — Я снова спряталась под покрывало, безнадежно вдыхая
воздух, чтобы организм мог жить. Мое сопение слишком громкое, пытаюсь успокоиться. Не хочу
показывать сестре, что на самом деле я могу сорваться. Пусть я буду лучше безразличной, но не
слабой.
Дыхание у меня прерывается, говоря о слезах, подступающих к горлу. Я не заплачу. Нет,
нет, нет. Под одеялом, плотно прижатым к краям постели, — я сама его держу — становится все
меньше кислорода. Делаю глубокие вдохи. Чуть-чуть приподняв с боку одеяло, чтобы впустить
свежий воздух, сквозь щель я увидела лучики солнца. Вероятно, они ложились прямо на мою
постель из окна, не зашторенного жалюзи.
Кто бы мог подумать, я пропустила всю весну, лежа в этой больнице. Не видела, как на
улице зеленеет трава с каждым днем, как деревья зацветают, как ветер сносит лепестки
молоденьких цветочков, только-только раскрывшихся бутонов. Я не чувствовала это дуновение
весеннего ветерка, смешанного с запахом зеленых трав, с желтовато-оранжевой пыльцой, которая
путешествовала вместе с ветром. Как абрикосовые и вишневые деревья зацветают одними из
первых; они не напоминали мне в этом году сакуру, и их опадение не было для меня прекрасным.
Как распускаются среди травы желтые одуванчики, я тоже не видела. А все из-за того, что я не
могла встать с кровати. Лишь птицы, изредка пролетающие мимо моего окна, радовали меня, их
радостное щебетание.
Затем я пропустила пасху и не попробовала шоколадные яйца, не увидела пасхального
кролика, прошел сезон скоски травы. Тополя, которые цветут с конца мая и последующий месяц,
его пух, который забивается в глаза и нос, заставляя тебя чихать. Открытие аквапарков. Первый
летний дождь и промокшие ноги. Сладкую вату. Теплую водичку в реке, песок, забивающийся под
ногти, детей, радостно носящихся босиком по улицам. Толпы девочек, сидящих на траве и
плетущие венки из цветов, радостно что-то обсуждая. Весенне-летние брачные крики котов за
окнами. Фестивали, которые проводятся в центре города в честь наступления различных сезонов. Я
пропустила лето и весну, хотя, возможно, они и последние в моей жизни.
— Тебя через две недели выписывают, — говорит Кристи. И я вернулась в реальность.
Душа больно сжималась, но я была спокойна. Умиротворение душит нас ледяными конечностями.
С того момента, как сестра мне всё рассказала, я считаю дни. Уже пятнадцать.
— Ребра твои срослись. На коленку поставят иммобилизационную повязку. Некоторое
время тебе придется походить с костылями, пока не наладишь работоспособность как ноги, так и
коленной чашечки. Мы с тобой будем регулярно ходить на физиотерапевтические процедуры и
массаж, ладно? — Она кисло улыбнулась.
— Глупо, — бурчу я. Все это мне ни к чему. Я уже собралась умирать. Терять мне и так
больше нечего.
— Нет, — возразила Кристи. — Мы с тобой переедем в дом, где жила бабушка, она мне его
завещала, помнишь? И ты будешь жить нормально, как будто ничего не случилось, — в её голосе
теперь слышится металл. Я её разозлила.
Домик на окраине города. Рядом речка и пляж. С другой её стороны есть железная дорога,
звук проносящихся поездов особенно слышен ранним утром, словно они проходят близко-близко.
И школа, из-за неё на улицах постоянно бегают дети, их крики обитают в этом месте. И, конечно
же, роща, откуда доносились чудесные щебетания птиц, а зеленые деревья приятно радовали глаз.
Весной там плачут березы, а из их стволов, которые полны весенними соками, можно добывать
вкусный сироп; также роща полна грибов. Это чудесное место, дарящее уют и покой душе. Даже
от самих воспоминаний у меня в груди все потеплело. На самом деле, переехать было бы чудесно.
Но все это было так давно, что уже и не важно.
— Кажется, я потеряла интерес к жизни. — Вздохнула. Да, я помню все-все прежние её
краски, но сейчас все мне видится в нерадостных цветах, как, собственно, и последние два года.
— Значит, приобретешь снова.
Мне хотелось кивнуть. Возможно, она права. Возможно, я когда-нибудь успокоюсь и буду
замечать всю эту красоту вновь. Но затем я вспомнила, что уже полгода лежу в больнице и что ни
разу за это время не улыбнулась, даже не засмеялась. Похоже, я совсем перестала что-нибудь
чувствовать, кроме опустошенности и слез.
— Ты кому-нибудь говорила? — Она и так поймет о чем я, уточнять даже незачем.
Легкое волнение охватило меня, я не хочу, чтобы кто-то знал об этом, иначе они будут
проявлять ко мне жалость.
— Еще нет, — ответила Кристи.
«Ясно», — подумала я. Это хорошо.
— Мама меня ни разу не навестила, — холодно, слишком холодно сказала я. Мне
безразлично. О папе я не заикаюсь, ведь ему абсолютно все равно. Лондон, моя подруга, частенько
меня навещала. Но и ей я не придавала значение. Я такая эгоистка. Все мои мысли заполнены лишь
моей судьбой.
— Ну и пусть, зато я здесь. — Сестра запускает руку под мое покрывало и ищет мою
ладонь. Крепко сжимает её. — И я тебя не брошу. — Сердце пронзает острая боль. Я уже в сотый
раз задаюсь вопросом, как я могла подумать, что она хотела меня бросить?
— Только обещай мне, что никто не узнает. — Я дышу. Покрывало то поднимается, то
опускается в такт моему дыханию. Иногда оно опускается прямо к моим губам. Теплое.
— Я обещаю, — говорит она.
Четыре
— Смотри, здесь так просторно! — говорит Кристи. Она проходит по всем комнатам и
одергивает занавески, постоянно поворачиваясь и улыбаясь мне. Наверное, хотела развеселить
меня или просто поднять настроение. Я вижу, как в воздухе летают пылинки, и вижу, как в пустом
аквариуме отражаются лучи солнца, превращаясь в радугу. Это был бабушкин дом.
— Ага, — монотонно произношу я. В моем голосе уже давно не выражаются чувства.
Ходить с костылями довольно тяжело. Зато стоять — превосходно. На меня нахлынуло
облегчение от того, что я наконец-то расслабила руки и что я могу дышать полной грудью. «Нужно
привыкнуть, помнишь?» — спрашиваю я сама себя. В голове крутятся дни: двадцать девять.
Пока Кристи осматривает комнаты, я выхожу на улицу. Я всегда любила это место. Там, в
конце улицы, растирался песчаный берег реки. На дворе август. Дети, наверное, там резвятся.
Рядом находится школа и парк, если его пройти, то можно сразу же оказаться на пляже. А на
другом берегу реки расстилается густая березовая роща — любимое место отдыха у многих
горожан.
Я заметила, какие взгляды на меня бросали прохожие. Они словно бы меня презирали. Или
боялись. Это было чертовски неприятно. Я заковыляла в дом с мыслью, что больше не покину его
стен.
Моя комната была на втором этаже. Пришлось приложить усилия, чтобы добраться до неё,
сестра мне помогала, конечно. Но не может же она находится рядом все время? Нужно самой
учиться.
Первым делом, я плюхнулась на кровать, укутываясь простынями. Хорошо, что кости
больше не болят, не считая ноги, правда. Она изредка побаливала, но чаще всего неприятно ныла.
Напротив кровати стоит шкаф, а на нем весит зеркало во весь рост. Я видела огрызки своих волос,
остриженные так, что казалось, будто у меня на полголовы плешь. Мне это не понравилось,
выглядела я ужасно и чувствовала отвращение к себе. Я завесила зеркало покрывалом после того,
как медленно слезла с кровати. А подойдя к окну, взглянула на улицу, но, не найдя там чего-либо
интересного, зашторила занавески. И вновь в комнате наступила расслабляющая темнота. Не без
усилий надев легкую футболку и шорты, залезла под простыню, считая секунды и ожидая, пока
засну.
***
Тридцать один.
Пол скрепит. В комнату входит Кристи, поглаживает простыни, под которыми я лежу. Мне
нравится этот её жест, нежный, добрый, ни к чему не принуждающий. Я словно бы чувствую на
себе всю нежность её души. Что бы я ни говорила раньше, я очень рада, что сестра теперь со мной.
— К тебе пришли, — говорит Кристи. — Это Лорен. — И уходит.
Затем заходит подруга. Я услышала её шаги еще на лестнице: легкие и озорные, словно бы