Вместо рукопожатия, Махмуд сжал его плечо и исчез в темноте.
Мимо Здановича почти бесшумно скользили черные тени моджахедов, негромко переговаривавшихся на ходу. Они уходили вглубь пещеры.
Перестрелка продолжалась еще с четверть часа. Несколько бойцов отряда, оставленных на верную смерть, до последнего сдерживали натиск американцев, позволяя остальным уйти как можно дальше. Время от времени пули с визгом рикошетили от стен совсем рядом с «койкой» Здановича. Один раз ему показалось, что пуля впилась в ящик, на котором он лежал.
Потом стрельба прекратилась, и под низкими сводами пещеры повисла звенящая тишина: вероятно, все защитники пещеры погибли в неравном бою. Дым рассеивался. Через какое-то время у входа послышались голоса. Николай не смог разобрать слов, но его ухо ясно уловило интонации, характерные для английской речи.
Американцы не решались войти в пещеру, опасаясь, возможно, что в глубине ее находится вторая группа обороняющихся, и осторожно переговаривались снаружи.
Зданович, призвав на помощь все свои знания английского, закричал:
— Эй, америкэн! Кам! Кам хир! Ноубоди![9]
Голоса у входа в пещеру на минуту затихли.
Если бы он только знал, как будет по-английски «заложник». Вместо этого он крикнул:
— Ай эм рашен[10]!
Потом схватил белое замызганное полотенце, и, размахивая им, как флагом, принялся повторять одну и ту же фразу:
— Ай эм рашен! Ай эм рашен!
Кто-то из американцев прокричал ему какой-то вопрос, но Зданович, конечно, не понял. Он боялся только одного: что перед тем, как войти, солдаты, для верности, бросят внутрь пещеры пару гранат или обстреляют ее из пулемета.
Наконец, когда совсем рассвело, у входа появился солдат с автоматом наизготовку в каске и форме песочного цвета, за ним второй, третий. Перешагивая через трупы моджахедов, они осторожно стали продвигаться вглубь пещеры, подсвечивая себе фонариками.
Луч света ударил прямо в изможденное лицо Здановича, и он прикрыл ладонью глаза.
Огромный негр в покрытом бурыми пятнами бронежилете, надетом прямо на голое тело, удивленно проговорил, обращаясь к кому-то стоявшему позади него:
— Хей, кэп, я тинк зерз э хостидж хир[11].
Зданович не понял и только повторил:
— Ай эм рашен…
Негр присел на корточки и, заглядывая ему в лицо, спросил что-то.
— Ай ноу спик инглиш[12], — произнес Николай фразу из далекой школьной поры, и негр улыбнулся, обнажив огромные белые зубы. Зданович заметил на его правой руке татуировку — оскаленную пасть дракона, почти сливавшуюся с темной кожей.
Через пять минут двое санитаров уложили его на носилки и понесли к выходу, возле которого стояли две санитарные машины.
26
Рядом с его кроватью была тумбочка, на которой стояли бутылка минеральной воды и стакан. Тут же лежала пачка бумажных платков. Возле тумбочки возвышалась стойка капельницы. К ней была прикреплена бутылочка, из которой в вену его руки по тонкой пластиковой трубочке бежала прозрачная жидкость.
Дверь палаты открылась.
На пороге стоял офицер лет сорока в форме, поверх которой был накинут на плечи белый халат. За его спиной Николай увидел молодого человека в штатском.
Оба прошли в комнату. Офицер подвинул к кровати Здановича стул и сел, открыв на коленях синюю папку-скоросшиватель. Молодой человек остался стоять.
— Уэлл… — проговорил, дружелюбно улыбаясь, офицер, и его спутник тут же перевел:
— Итак…
После чего офицер заговорил очень быстро, и молодой человек, чуть наклонившись к кровати, затрещал как пулемет:
— Меня зовут Ричард Тейлор, я подполковник службы безопасности Соединенных Штатов Америки. Как вы себя чувствовает?
— Лучше, — произнес Зданович, потому что понимал: так положено отвечать на подобные вопросы. На самом деле лучше ему не стало: кружилась голова, и белый плафон на потолке выписывал восьмерки, пока он не закрывал глаза, какая-то жгущая боль заполняла желудок, стоило ему поесть, он уже давно не мог дышать полной грудью, как будто его легкие высохли и съежились, руки дрожали, как у алкоголика. Несколько раз он пытался садиться, подперев спину подушкой, и листать журналы, принесенные улыбчивой медсестрой, но через пять минут голова клонилась, наливаясь тяжестью, и он сползал вниз. Три раза его осматривал доктор, говорил что-то медсестре на своем раскатистом американском и та кивала; понять что-либо по их лицам было невозможно, а переводчика не было.