Она подросла, пошла в школу, и та первая боль забылась. Потом произошло второе горе: в седьмом классе она влюбилась в мальчика из восьмого. Как водится, первая любовь осталась безответной: объект Аллиных вздыханий даже не замечал ее. И опять ей показалось, что пережить это невозможно. Оказалось, возможно.
Когда она стала взрослой, ей открылось, что бывает другое горе: глубже, страшнее, невыносимее.
Приговор врачей после того ДТП. Предательство мужа. Гибель Ника.
Если бы только было можно, она отдала бы сейчас тысячу кружек с Микки-Маусом за одну минуту с Ником. Или сто своих бывших мужей.
С тех пор, как она получила электронное письмо из Пакистана, время остановилось. То есть, если посмотреть на часы или календарь, оно, конечно, шло, но остановилось ее личное время — на той самой минуте, когда компьютерный гений Сергей Васильев принес ей ту дискету. День проходил за днем, а время стояло — и часто даже отбегало назад, в те дни и ночи, когда они с Ником, пусть и в воспоминаниях, были вместе. Алла изредка слушала по телевизору последние известия, и умом понимала, что в мире что-то происходит — какие-то конфликты и международные конференции, визиты куда-то официальных лиц и авиакатастрофы, — но сердцем жила в прошлом, в том промежутке из нескольких месяцев их отношений с Ником. На работе еще ладно, это было не так заметно, но в пустой квартире время застывало густой и вязкой желеобразной массой, Алла барахталась в нем, как в болоте, и только сон спасал ее. Но на следующий день все начиналось сначала. Даже когда она делала макияж, это тоже напоминало ей о Нике: оставаясь у нее на ночь, он по утрам любил наблюдать, как она наводит на лице «марафет» перед уходом на работу, и глаза его были полны нежности и желания. Часто он не выдерживал, подходил к ней и начинал целовать ее шею, плечи, губы, разрушая только что наведенную красоту, а она слабо протестовала: «Ник, я же опоздаю!..».
Алла все чаще задавала себе вопрос: зачем жить дальше? Ради чего или кого?
И окружающие заметили перемену: она стала невпопад отвечать на вопросы, невпопад улыбаться — да и улыбка выходила такой же бледной, какой была теперь она сама, она возвращала плохо вычитанные тексты, и замредактора был вынужден сделать ей не одно замечание. Она ловила на себе встревоженные и вопросительные взгляды коллег, Валентины, но объяснить им ничего не могла: услышав про застывшее на месте время, ей, может, вслух и не посоветовали бы обратиться к психиатру, но подумали бы об этом точно.
А потом вдруг время пошло опять — словно кто-то подтянул гирьки и качнул маятник стоявших часов.
Алла поставила фото Ника на тумбочку.
Зачем жить дальше? Этого вопроса для нее больше не существовало.
Потому что теперь она знала — зачем.
34
После обеда Захарченко зашел в гостевую комнату, находившуюся на втором этаже посольства. В руках у него было несколько листков бумаги. Бывший заложник лежал на кровати поверх одеяла, прикрыв полотенцем лицо, и, похоже, дремал. Тихо жужжал потолочный вентилятор.
Услышав шаги, Зданович сбросил полотенце и сел. Потер лицо. Выглядел он по-прежнему плохо. Сунул ноги в свои расшнурованные армейские ботинки.
— Ну, как, отдохнули немного? — спросил Захарченко.
— Да, спасибо, — Зданович повесил полотенце на спинку кровати и указал на единственный стул. — Садитесь.
— Поели? — посол заметил на тумбочке тарелку с недоеденной яичницей и куском хлеба, стакан, бутылку воды. Чрезмерным аппетитом гость явно не страдал.
— Да. Поел. Ваш э… не Сергей, а другой…
— Это наш завхоз, он же по совместительству и повар, Александр Дмитриевич.
— Да… — Зданович помолчал. — Ну, задавайте вопросы.
— Просто расскажите, что с вами произошло, — предложил посол.
— Я сам из Беларуси, геолог по профессии, работал в Лахоре на проектировании плотины «Калабах». Вместе со мной было еще двое российских консультантов. Нас подкараулили по дороге на работу э… двадцать шестого февраля. Водителя застрелили, нас троих взяли в заложники. Ночью вывезли из города. Привезли в Вазиристан, приграничный с Афганистаном район. Держали там в какой-то деревне почти месяц. С нами сидел еще один заложник, голландец. Фамилии не помню, мы звали его просто Саймон. Потом пакистанская армия провела операцию. Не знаю, хотели ли они освободить именно нас или случайно наткнулись на дом, где нас держали.
Захарченко понимающе кивнул. В конце февраля средства массовой информации многих стран действительно немало говорили и писали о похищении трех российских специалистов в Пакистане. Досюда рассказ незнакомца выглядел вполне правдоподобно. Послушаем, что он скажет дальше.