Кухне повезло меньше. В ней, блистающей новыми обоями, белоснежной пластиковой рамой, по-прежнему стояла старая газовая плита с облупившейся эмалью, стол и три, готовые рассыпаться, табуретки. Думаю, что отговорка Гельки, мол, не нашла подходящего гарнитура, была и впрямь отговоркой: она поняла, что растратила деньги, предназначенные Стасом для другого дела. Однако средства на «новоселье» всё-таки выделила, и мы вновь дружно собрались на очередные посиделки. И хотя в нашей компании не было мужчин, мы «оторвались» по полной программе - выплясывали твист и рок-энд-ролл так, что соседи снизу стали колотить по своему потолку, а Гельке, разумеется, в пол.
Но моим нервам, истерзанным Гелькиным спонтанным ремонтом и борьбой с новым начальником нашего учреждения, этой «расслабухи» было мало.
Год назад в нашем учреждении сменился начальник отдела, в котором я работала. Старый плавно переместился в более «высокое» кресло, а этот свалился в него неизвестно откуда.
Прежний начальник был неплохим человеком, специалистом в нашем деле - того лучше. Конечно, обладал и недостатками. А у кого их нет?
На недостатки мы не обращали внимания, тем более что ежедневные традиционные чаепития, как правило, обеспечивал он сам. Не обрезая наш скудный бюджет, покупал печенье, конфеты, чай, и даже сам всегда заваривал его, потому что никогда не опаздывал и являлся в учреждение, естественно, первым. Секретарь ему по статусу был не положен, а наше женское племя, придя на работу, первым делом начинало «чистить пёрышки», растрёпанные в пиковой транспортной давке. Поэтому шеф и взял на себя добровольно роль чайханщика. Мы не возражали. Лишь один его недостаток всегда злил - его занудливые нравоучения по поводу невыполненного в срок задания. Вообще-то мы из уважения к нему старались всё делать правильно, но ведь тот не ошибается, кто лишь на печи храпит. Однако, позлившись, мы всегда великодушно прощали начальника, потому что ругал нас редко, и, прямо скажем, справедливо.
И вот за столом нашего уважаемого начальника угнездился другой человек - полная ему противоположность. Прежний смотрел добродушно, был высок ростом, ходил несколько расхлябанной походкой, и если подшучивал над нами, то беззлобно. У нового был взгляд настороженной овчарки, выправка военного, а шутки - сплошь одни подковырки.
Говорят, глаза - зеркало души, и вот глядя в его голубые, с легкой холодинкой глаза, я однажды поняла, что как зеркала бывают кривыми, так и души - тоже. И наш новый руководитель обладал именно такой. А на первый взгляд и не скажешь. Мужчина - настоящий душка: улыбчивый, остроумный, весь лощёный. Костюмчик из модного бутика, причёска - волосок к волоску, ногти так тщательно обработаны, что мы, женщины, кто имел дачи, сидя напротив него, прятали руки под стол. Рубашки новый начальник всегда носил белоснежные, галстуки прекрасно гармонировали с цветом костюмов, а свой небольшой рост он пытался компенсировать за счет высоких каблуков, видимо, туфли шил на заказ. Речь его лилась нескончаемым неспешным ручьем, что ни слово - то перл, и всегда к месту он выдавал или свежий анекдот, или вспоминал народную присказку.
В общем, мечта, а не мужчина. Этакий гриновский капитан Грей, только приплыл он к нам не под алым парусом, а прикатил на чёрном «Мерседесе». Не мудрено, что наша женская половина отдела почти влюбилась в него. Мы все постарались преобразиться. Кто-то поменял причёску или цвет волос, кто-то - духи. Светочка стала ежедневно менять наряды, новый начальник заметил это сразу, и всякий раз, входя в наш кабинет, отмечал:
- О, Светлана Ивановна, у вас - новая блузка… у вас - новое платье… как вы прекрасно выглядите…
Светочка млела от его комплиментов и завистливых взглядов дам-коллег на её великолепные импортные наряды. И только я знала, что подруга потратила на свои умопомрачительные наряды целую зарплату в магазине «СЭКОНД-ХЕНД». В отличие от нас она обладала талантом сразу заметить лучшую вещь в кипе бэушных забугорных тряпок. Приводила покупки в порядок - отстирывала, подгоняла под фигуру, и лишь тогда представала перед нашими очами.
Новый начальник не вмешивался в нашу работу, и она выполнялась словно сама собой, ведь мы неплохо знали своё дело, и каждый специалист отдела обладал достаточным опытом, самостоятельностью мышления и здравым умом. Идиллия продолжалась примерно месяца два, а потом начались «разборы полётов». Как правило, они проходили в кабинете начальника. Он сидел в высоком кожаном, явно ему не по росту, кресле, покачивался вместе с ним из стороны в сторону и размеренным, медленным тоном негромко «вкручивал» нам мозги.
Первые заседания, когда начальник разбирал «по косточкам» нас и нашу компетентность, мы восприняли спокойно. С одной стороны, кто, мол, без греха, и мы можем ошибаться, он - начальник: ему видней. А с другой стороны - новая метла, она всегда и по-новому метёт, к этому мы тоже привычны. Но вскоре поняли, что начальник имеет бульдожью хватку и обладает комплексом качеств, перед которым так и напрашивалось определение «больной» - больное самолюбие, больное самомнение, болезненное восприятие шуток в свой адрес и нетерпимое отношение к обсуждению его распоряжений. Кроме того, он оказался одним из тех людей, которые делят окружающих на три категории - выше себя по рангу, равным себе и ниже себя.
С теми, у кого, образно говоря, на погонах больше звездочек, он был само обаяние, послушность, искренность и готовность выполнить, не раздумывая, любое приказание. Он преданно смотрел в глаза вышестоящего руководителя, вытянувшись в струнку, и одновременно умудряясь сделать почтительный полупоклон. Речь его была выверена до последней запятой во время доклада, и при том казалось, что он в это время очень волнуется, дескать, трепещу и жду дальнейших указаний.
С равными себе по статусу он держался вальяжно, сыпал пошлыми прибаутками, не стесняясь женщин, словом, рубаха-парень и душа компании. И ему всё прощали за открытую добродушную улыбку, мало кто замечал, что его глаза были при том настороженными и внимательными как у следователя «СМЕРШа».
А вот тем, кто имел, скажем, на погонах не звёздочки, а только лычки, да к тому же имел несчастье быть у него в подчинении, приходилось солоно. Вот когда я поняла суть его поговорки: «Я не злой, только память у меня хорошая».
Мои друзья иногда шутят, что я имею характер «спокойный, нордический», и всё-таки он у меня взрывной, а самое главное, все мои беды из-за того, что желаю любое дело завершить по справедливости. Обладаю и чувством юмора. К моим шуточкам прежний руководитель относился спокойно, поскольку они беззлобные. А вот новому встали, видимо, как кость в горле. И то, и другое свойство моего характера, как выяснилось, весьма вредно для здоровья. Для моего, разумеется. А поскольку новый начальник считал, что прав всегда тот, у кого зарплата больше, то есть - руководитель, то не любил возражений, а тот, кто пытался это делать, был, выражаясь фигурально, нещадно бит.
Я, конечно, понимаю, что в такой ситуации нужно послушно согласно кивать. Однако прирожденное стремление к справедливости все-таки иной раз преобладало над разумом, и я во время «разборов полётов» часто противоречила начальнику, если считала, что он не прав. Такое случалось и при прежнем руководителе. Когда я была не согласна с его мнением и убеждена в своей правоте, спорила с ним до хрипоты, и отступать меня заставляла лишь то, когда он в сердцах восклицал: «Ну, блин-н-н!» Тогда я вставала и гордо удалялась в свой кабинет, чтобы мысленно довершить спор с ним, и либо согласиться, либо принять твёрдое решение стоять на своём. Начальник, оказывается, тоже осмысливал сказанное мной, и через час мы мирились, потому что или я, или он шли друг к другу и признавались в ошибочности своего мнения.