— Нет. Просто, сам понимаешь, еще неделю — ты тут от скуки на стену полезешь. И не думаю, что ты хочешь, чтобы я обеспечивал тебя всю жизнь, — спокойно отвечаю я. — Живи пока что. Заботься, вон, о животном, пока о себе заботиться не научился.
— Я понял. Я придумаю что-нибудь с работой.
— Да уж, будь добр, — одобряющие киваю я.
Мы, конечно же, не планируем ложиться спать вместе. Но я вновь приношу Андрею лекарства в постель, и как-то нечаянно все снова перетекает в объятия и поцелуй. На этот раз я меньше нервничаю и больше отдаюсь ощущениям. Андрей тоже наконец расслабляется в моих объятиях. С ним и правда хорошо. Я не могу объяснить это ощущение, но мне давно не было так приятно просто целоваться с кем-то.
Секс с мужчинами я не пробовал ни разу в жизни. Мысль об этом вызывает смущение и робкий интерес, но на активные действия я пока не решаюсь, и ограничиваюсь лишь тем, что лапаю Андрея под футболкой и за бедра, обтянутые спортивными штанами. Однако возбуждение все равно постепенно возникает, и внизу живота начинает приятно тянуть.
Я не знаю, как объяснить Андрею то, что я хотел бы видеть его снизу. Не знаю, как сказать, что взял бы его здесь и сейчас, так, чтобы он стонал и выгибался. И как бы приятно было наклоняться к нему и целовать его плечи, лопатки, за ухом — мне даже странно, что я так живо представляю все это.
Андрей решает ситуацию сам. Прикусывает мне нижнюю губу, отстраняется, выкручивается из объятий. Потом бросает тихое:
— Я еще не достаточно хорошо себя чувствую для большего, окей, Паш?
Я киваю и выдыхаю: не то разочаровано, не то с облегчением. И устраиваюсь рядом. Уходить не хочется. Тепло, спокойно, уютно.
— Я останусь.
— Конечно, — соглашается он и все-таки двигается ближе. Я обнимаю его со спины, обхватывая поперек живота. Возбуждение постепенно сходит на нет, сменяясь усталостью.
С каждым днем Андрею становится все лучше. Как я и рассчитывал, он привязывается к новому питомцу и наконец-то начинает выходить на улицу. Долго бродит вокруг дома или сидит на скамейке, курит, и почти не выпускает щенка из рук. Он уже совсем не похож на того измученного осунувшегося мужчину, который лежал под одеялом с детективом в руках, и это радует меня. К нему часто приходит Жанна, пока я на работе, и я могу только гадать, о чем они разговаривают — но в редких звонках мне она больше не кажется печальной.
Еще через неделю Андрей даже находит работу. И пусть зарплата совсем скромная по сравнению с прибылью, какую он получал от салона, это хоть как-то занимает его и дарит чувство уверенности и свободы. Я понимаю его — тяжело полностью зависеть от кого-то материально, особенно когда ты ненавидел этого кого-то долгое время.
У меня же на работе все не клеится. Если раньше в коротком периоде мы выходили в ноль, то теперь общие косты не перекрываются, и прибыль уходит в минус. Не то чтобы меня сильно удивляет это — такова жизнь, и кому-то на рынке все равно приходится рано или поздно уйти — меня просто злит сама мысль о том, что проигравшим могу оказаться я. Но пока салон покрывает переменные издержки, сворачивать бизнес я не собираюсь.
Андрея сгубила собственная тупость и неосторожность. На проверку это оказывается менее обидным и досадным, чем простые законы монополистической конкуренции: не справляешься с издержками — проваливай, освобождай место для более перспективных фирм. Формулы и графики, с таким трудом заученные в университете, теперь чуть ли не снятся мне в кошмарах, постоянно напоминая о том, насколько уязвима маленькая компания среди конкурентов.
— Ты чего нервный такой? — не выдержав, наконец спрашивает Андрей, когда я в очередной раз прихожу домой в отвратительном настроении. Такое ощущение, что мы поменялись жизнями: теперь он с удовольствием ходит на работу и выглядит ожившим и посвежевшим, а я не сплю ночами из-за проблем.
— Работа, — только коротко бросаю я и отпиваю горячий кофе. Не хочется даже есть.
Андрей двигается ближе вместе со стулом, устраивает голову у меня на плече и только ободряюще произносит:
— Все нормально будет. Столько раз выбирались из дерьма же…
Я не отвечаю. Мне, конечно же, становится немного теплее на душе от того, что хоть кто-то пытается меня поддержать. Но с другой стороны, из слов не рождаются ни деньги, ни дополнительные ресурсы. Только капелька уверенность, что все, возможно, не так уж и плохо.
Комментарий к 10.
Соре, что так мало. На меня надвигается весенняя сессия… Держите кулачки за юного экономиста.
И спасибо всем, кто читает.
========== 11. ==========
— Не знаю, что еще сделать, чтобы сократить расходы, — жалуюсь я, бездумно глядя на кипу бумаг у меня в руках. — Черт возьми, ума не приложу…
— Покажи мне, — Андрей садится ко мне на диван. Достаточно близко, чтобы мы соприкасались бедрами. Щенок смотрит на него с пола с удивлением, не понимая, почему хозяин вдруг перестал с ним играть и увлекся какими-то бумажками в руках другого мужчины.
Андрей проглядывает цифры, на некоторых останавливаясь и что-то подсчитывая в уме, а некоторые сразу пролистывая. Я обнимаю его одной рукой — все-таки как же хорошо, когда рядом есть кто-то, кто может поддержать. А вот я не смог, вернее, не захотел. Другие были времена и совсем другие отношения между нами.
— Мешаешь, — шепчет Андрей и слабо улыбается, когда я тянусь к нему, притягивая ближе, и касаюсь губами щеки.
— Знаю, — признаюсь, но не отпускаю. Черт с ними, с цифрами, все равно уже поздно и ничего хорошего мы не придумаем. Просто хочется отдохнуть, потому что вымотался я ужасно.
— Вот здесь у тебя какое-то неправдоподобно большое количество закуплено… Ах… — Андрей судорожно выдыхает, когда я целую где-то за ухом. — Паша…
— Давай обсудим все завтра. Меня тошнит от цифр и отчетов, — произношу тихо.
Андрей сдается, откладывает бумаги в сторону и наконец прижимается ко мне. Я требовательно целую его в губы, придерживая за подбородок. Он отвечает, сперва лениво, потом все решительнее.
Сперва что-то заставляет меня колебаться, грузит мыслями, воспоминаниями и «а правильно ли…». Мое тело в это же время будто живет отдельно от сознания — иначе я не могу объяснить тот факт, что сам же, не переставая обнимать Андрея, довожу его до спальни и валю на кровать. Потом уже не мешают вообще никакие мысли: мы долго целуемся, медленно раздеваем друг друга. Непривычно, но приятно касаться его тела не костяшками, ударяя и стараясь причинить боль, а кончиками пальцев, лаская и гладя.
Андрею нравится. Он стонет, когда я касаюсь его плоти ладонью, и обхватывает коленями мои бедра. Я оставляю пару засосов на его шее, не думая о том, что теперь их не прикрыть даже воротничком рубашки.
Для меня секс с мужчиной в новинку. Андрей помогает, заметив мое замешательство, сам выдавливает из тюбика крем вместо смазки и растягивает вход. В нем жарко и тесно. Андрею больно, я тоже сперва чувствую дискомфорт, но спустя несколько движений для нас обоих неприятные ощущения сменяются удовольствием.
Я прикрываю глаза, хотя, честно говоря, хочется смотреть на него — наблюдать за тем, как он зажмуривается, кусает губы и выгибается — но так хорошо, что хочется просто запрокинуть голову, забыться и только продолжать плавно двигаться в нем.
Засыпаем мы вместе, как и прошлые ночи до этого. Только теперь Андрей, выдохшийся после секса, не ворочается и не жалуется, что ему снова будет сниться какая-нибудь чушь, а сразу проваливается в дрему, устроив голову у меня на плече.
Мне же долго не спится. Я больше не мучаю себя, размышляя, правильно ли я поступил, так легко впустив бывшего врага в свою жизнь. Дело совсем не в этом. Никак не выходит из головы то, что для компании настали тяжелые времена. Чему нас там учили в университете… Неконкурентноспособная фирма покидает рынок. Вот и все — и не на кого тут злиться и обижаться, когда ты сам хозяин этой несчастной фирмы.