— Что ты не спишь? — прислоняюсь к косяку и засовываю руки в карманы спортивных штанов, которые только что успел натянуть — прохладно.
Андрей оборачивается, снова кашляет, закрываясь ладонью. Потом все-таки отвечает:
— Что-то мне совсем херово.
— Сироп пил?
— Нет еще, — качает головой он и, заметив, что я картинно закатываю глаза, пораженный его идиотизмом, язвительно добавляет: — Ждал, блять, пока ты напомнишь.
— Остынь, — только бросаю я. Ссориться посреди ночи не хочется совершенно — и так сил ни на что нет. — Иди приляг, принесу тебе таблетки и все такое.
Андрей все еще нервничает, фыркает, но слушается и уходит, предварительно специально задев меня плечом.
Приношу ему лекарства, заставляю сделать большой глоток сиропа, меряю температуру ладонью — и так понятно, что высокая, и даю еще жаропонижающее и теплой воды. Андрей кашляет, давится, злится, но подчиняется. Сам же наверняка устал от болезни.
— Что дальше, кстати? С ложечки меня кормить еще будешь? — интересуется он, впрочем, без особого раздражения и без сарказма. Скорее устало.
— Ну почему же, — спокойно начинаю я, все еще сидя на краю его кровати, пока Андрей допивает воду. — Просто ляжешь в больницу, если тебя чем-то не устраивает моя квартира и лекарства, которые выбрал я. Там тебе точно помогут.
Андрей только хмурится. Похоже, он ожидал от меня какого-то другого ответа.
А ведь только недавно мне казалось, что мы начали общаться немного лучше. Вечер и странное проявление чувств, которых, априори, быть не могло, похоже, испортил все и сразу.
— Спасибо. Я на самом деле тебе благодарен, — наконец произносит Андрей и отводит взгляд. Я не тороплюсь уходить и жду, пока он добавит что-нибудь еще. Похоже, все наши мысли сходятся к одному и тому же, поэтому Андрей спрашивает: — Тебе правда было неприятно вечером?
Я повожу плечом и прикусываю губу. Тяну время, не зная, что лучше: солгать или признаться. Но врать ему бессмысленно, да и хуже, чем есть, уже точно не будет, поэтому признаюсь:
— Мне было приятно. Ты даже не представляешь, как. Но, знаешь… У нас вряд ли что-то получится. Сам подумай, ты и я — мы друг другу глотки перегрызем уже через месяц.
— И что? — удивляется он. — Это что, мешает нам попробовать?
Я теряюсь. А ведь и правда, даже если я поцелую его сейчас еще раз, ничего не изменится. Я не смогу ни возненавидеть его, ни выставить сейчас за дверь — все равно он будет жить тут, и я попытаюсь поднять его на ноги, найти ему работу и заставить жить нормально. И какая разница, будем мы знакомыми, друзьями или даже любовниками?
Я наклоняюсь к Андрею, упираясь рукой в подушку рядом с его лицом, и он тоже подается навстречу, приподнявшись на локте. Мы так и замираем на расстоянии десятка сантиметров друг от друга. Полумрак, тяжелое дыхание, чужие блестящие глаза — все это кажется мне сном, странным или неправдоподобным.
На этот раз мы целуемся гораздо медленнее: хочется раствориться в ощущениях, ощутить вкус его губ, и жар тела, и мягкость кожи. Хочется обладать им, чувствовать, как он зарывается пальцами в моих волосах и тянется ко мне мне, не обращая внимания на и без того неудобную позу.
Уже не задумываясь о том, правильно это или нет, прижимаю его к постели и целую глубоко, жадно, так, чтобы Андрей дрожал подо мной и крепче обнимал. Приятно чувствовать, как он подчиняется мне — тот самый человек, который не мог и пяти минут удержаться в разговоре от какой-нибудь издевки, показывающей, насколько выше меня он себя ставит.
Разрываю поцелуй, чтобы отдышатся. Андрею мало — он прижимается губами к моей щеке, потом к скуле, спускается к шее. У меня по коже бегут мурашки, нервы на пределе, кружится голова. Мне кажется, что я устал морально и физически настолько, что мои тело и сознание скоро отключатся, достигнув предела возможностей.
— Паша, — шепот на ухо и мягкое прикосновение пальцев к щеке. — Я так давно мечтал об этом.
— Я думал, что ты ненавидишь меня, — отвечаю, перекатываюсь на спину и вытягиваюсь на свободной части кровати рядом с Андреем.
— Я ненавидел. Но это, знаешь ли, не сильно мешало, — он устраивается у меня под боком, утыкается носом мне в шею так, что дыхание щекочет кожу. Я обнимаю его, и становится как-то уютнее.
Мы так и засыпаем, вместе, измотанные он — болезнью, я — напряжением и работой. Андрей почти не кашляет — помогает сироп — но часто ворочается во сне и мне приходится просыпаться и тоже устраиваться поудобнее.
Когда начинает светать, я осторожно выбираюсь из-под одеяла и спешу уйти, чтобы не разбудить его: обсуждать то, что было вечером и ночью, не хочется абсолютно — пусть будет, как есть.
Кофе и завтрак поднимают настроение, и я приезжаю на работу вполне бодрым, несмотря даже на пробки. Хорошо весной — зал с автомобилями залит ярким утренним светом, блестят лакированные бока и бликуют намытые стекла. Одно удовольствие бродить между ними и разглядывать салоны и серебристые таблички с информацией. Тем более, появляются первые клиенты, и я не упускаю возможности лично подойти каждому и порекомендовать ту или иную модель.
Потом поднимаюсь на второй этаж. Оля, секретарша, сегодня сидит не на своем законном месте, за широким стеклянным столом, а на диванчике для клиентов. Щурится на солнышке, листает что-то на своем айпаде.
При виде меня девушка улыбается — всегда поражаюсь ее неиссякаемой радости:
— Доброе утро, Павел Федорович!
— Доброе, — киваю я и наклоняюсь к кулеру, чтобы набрать немного воды. — Что читаешь, кстати? Явно же не по работе?
— Еще пять минуточек и буду заниматься только автомобилями и еще раз автомобилями, — обещает она и тут же поясняет: — А пока я тут статейку нашла, читаю. В какой-то больнице в Америке проводили эксперимент, тяжело больным раздавали под опеку бездомных животных, чтобы те заботились о них, и это помогало…
— Читай-читай, Оленька, пока время есть. Сегодня ж суббота, скоро клиентов понабежит…
— Вы даже не слушаете! — театрально возмущается девушка, не менее наигранно надувает губки и тут же продолжает: — Я слышала о подобном эксперименте в тюрьме. Вот же Американцы молодцы, правильно придумали. И вам, кстати, Костя, ну, менеджер, на подпись какие-то бумажки принес. Я на столе оставила, посмотрите там.
— Спасибо, — я киваю и спешу скрыться в кабинете, напоследок бросая вновь увлеченной чтением девушке: — Через часик сделай чаю, будь добра.
Документы и правда оказываются на столе. Я пробегаю их глазами, потом ставлю печати и подписываю в нужных местах, автоматически и размашисто. А перед глазами так и стоит Андрей, склонившийся над темной водой Москвы-реки, и Оленька со своими статейками.
Сегодня с работы я уезжаю пораньше, до этого прочесав в интернете порядком с двадцати ссылок и обзвонив около десяти людей, и по пути домой покупаю щенка.
========== 10. ==========
Андрей радуется, словно ребенок. Мне даже кажется, что я не видел столько счастья в его глазах со времен школьных дней. Или он просто никогда не был счастливым при мне, что, скорее всего, наиболее вероятно.
Впрочем, я и сам люблю собак. Мы даже завели с бывшей женой Лабрадора, но оставить мне его она не захотела, и я остался в опустевшей квартире совсем один.
Андрей не выпускает щенка французского бульдога из рук и так и сидит, устроив животное у себя на коленях и глядя в телевизор. Я доедаю ужин. Сегодня Андрею гораздо лучше, смотрится он активнее и живее, а кашляет не так надрывно. Поэтому, уже переходя к кофе, я наконец задаю давно волнующий меня вопрос:
— Что ты будешь делать дальше? Я о работе, в смысле.
Его рука замирает на белой спинке собаки.
— Не знаю. У меня образование — финансы и банкинг, на самом-то деле. Попробую устроиться куда-нибудь, — он вздыхает, потом поднимает на меня серьезный взгляд. — А что, срочно нужно выпереть меня отсюда?