— Оттуда ж ты взялся, красавец? — спустя минуту, все же поинтересовалось женщина. От женщины, правда, в понимании этого слова в ней мало чего осталось. Так, отдельные штрихи. Кое-как подкрашенные губы. Серый свалявшийся платок, наполовину сползший с головы. Серьга желтого цвета в одном ухе. Отвислая грудь, поднимавшая у живота кофточку. В основном же она больше походила на бесполое существо.
— С того холма, — ответил я.
— Это, представь, мы поняли. Вообще ты откуда? — уточнила она вопрос, потуже запахивая свой тулуп
— Из соседнего поселка.
— Вона как. Выходит, что ты деревенский, — хмыкнула она.
— Скорее, поселянин, — поправил я.
— Что-то, парень, я тебя здесь раньше не встречал, — вмешался в наш разговор кряжистый мужик с выпирающей вперед нижней челюстью. Одет он был в дорогое модное полупальто, отделанное по краям светлой замшей, но грязное и затертое до безобразия. Местами порванное и без половины пуговиц.
— Я нечасто бываю на свалке.
— Ну, это твое дело, — заметил кряжистый мужик. — Сегодня, значит, к нам не привезут ничего стоящего. Посему нечего тут шастать. Возвращайся к себе в поселок.
— Да, поселянин, давай лучше топай отсюда по добру по здорову. Не то мигом ребра пересчитаем, — прекратив жевать вяленую рыбину, поддакнул ему второй мужик — костлявый и сутулый. Облачен он был в синий милицейский бушлат.
— Что вы, ироды, выпроваживаете молодого человека? Что вы ополчились на него? Может, ему нужна какая-нибудь мелочь для хозяйства, — заступилась за меня бомжиха. Оказывается, что женского осталось в ней больше, чем я предположил вначале. — Может, он нам за нее еще денег предложит.
— Дура ты наивная! Держи карман шире! Кукиш он тебе предложит, а не денег! — усмехнулся сутулый мужик, принимаясь вновь обгладывать свою рыбину.
— Я бы вам заплатил. Только здесь мне ничего не нужно. Я пришел просто посмотреть на свалку.
— Видите, зачем он пришел? Зачем его трогать? — продолжала заступаться за меня бомжиха.
— Ишь ты, какой шустрый сыскался?! Чего тут смотреть?! — сердито скривился кряжистый мужик, помешивая длинной ложкой похлебку в котелке над костром. — Любопытным делать у нас нечего! Это тебе не цирк! Не виляй, как ужака под вилами! Признавайся, зачем явился?! Иначе мы потолкуем с тобой иначе!
— Да хватит меня стращать! Ведь я могу потолковать с вами так, что сами не зарадуетесь! Без ушей у меня все останетесь! — в тон ему произнес я. — Объясняю, у меня экскурсия по памятным местам. Я пришел посмотреть, где трудился мой дядюшка. Его фамилия Бугримов. Вы, случайно, его не знали?
— Вот что, парень, не полоскай нам мозги! По-моему, тебя требуется проучить, — заявил он, приподнимаясь с места.
— Проучим — обязательно! Мы здесь все на хрен Бугримовы, — сказал сутулый мужик, готовый присоединиться к своему товарищу.
— Бугримов, говоришь? — задумчиво произнесла женщина и облизнула толстые губы. — Как его имя?
— Виктор, — ответил я.
— Слушай, а не наш ли это бывший Голова? — спросила бомжиха. Определенно, что из всех троих она была наиболее сообразительная.
— Он самый.
Они все изменились в лице и едва ли не с глубочайшим почтением уставились на меня. Словно я был высоким зарубежным гостем.
— Значит, ты кем ему будешь? — поинтересовался кряжистый мужик.
— Племянником.
— Что ж ты сразу нам не сказал? Ходил зачем-то кругами? Извини, мы иногда тупим. Да ты не стой столбом. Садись. Хочешь, на мое место? Или — вон. — Он поставил на попа лежащий возле него деревянный ящик. А его приятель услужливо застелил грязные и влажные доски относительно чистым и сухим лоскутом материи.
— Давай тогда уж познакомимся, — предложила бомжиха. — Как тебя зовут?
— Володя, — ответил я, подумав, что Владимир прозвучало бы сейчас слишком официально. В особенности, если добавить еще и отчество.
— А мы, Вова, попав сюда, позабыли о своих прежних именах. Они остались в нашей прошлой жизни, — сказал кряжистый мужик, пытаясь выудить неловкими пальцами сигарету из помятой пачки. — Здесь меня зовут Крохля.
— Странное имя.
— Ничего странного. Есть такая утка Крохаль. При опасности она ныряет под воду, и ее становится не видно. Никому не известно, что она там делает и чем занимается. Понимаешь, я два срока отмотал в тюрьме. Жил бы я в городе, меня бы опять упекли в тюрьму. За какую-нибудь мелочь. Одно спасение от наших властей — мусорный полигон.
— Ясно, — сказал я.
— Это — Басмач, — кивнул он на сутулого мужика.
— Как есть, вылитый басмач, — вставила бомжиха.
— Он наш, русский. Но жил в Средней Азии. Нет, чтобы выращивать у себя на родине в Ферганской долине дыни, потащила его нелегкая на заработки в Россию. Заработал — ничего не скажешь. Басмача, как принято у нас, избили и ограбили. Причем свои же земляки-азиаты.
— Будь они прокляты, зверюги! Отобрали даже паспорт! — дополнил тот картину.
— Шут с ним, с паспортом. Повезло, что хоть не убили. Вопрос, Вова, куда было ему идти? Ответ: кроме помойки, некуда. Так, а эта оторва — моя баба.
Приподнявшись, бомжиха церемонно склонила голову. Сам же Крохля с удовольствием задымил сигаретой, добытой наконец-то из пачки.
— Кастра? В честь Фиделя Кастро, что ли? — спросил я.
— Как же, дался мне этот старпер, — хмыкнула женщина.
— Нет, говорит, что она Вероника Кастро. Это из «Богатых, которые тоже плачут». Говорит, что скрывается у нас, на свалке, от своих поклонников. Достали, говорит, в Бразилии. Прохода не дают, — заметил Крохля. — Про нее я наверняка ничего сказать не могу. Бабская душа для меня — потемки. Всякий раз она сочиняет про себя новую историю. Опять же, постоянно меняет собственные имена. Я уж в них запутался. Но сейчас она точно — Кастра. Ну а это — Жулька, — показал он на черную дворнягу с белым пятном на груди.
— Привет, Жулька! Как дела? — спросил я. Собака посмотрела на меня гноящимися глазами, вильнула хвостом и принялась яростно искать блоху на спине. Судя по всему, дела у нее обстояли очень неважно.
— Без псины здесь никак не обойтись. Без нее хана. Она нас охраняет и проверяет всю нашу пищу, — пояснил Крохля. — Теперь у меня есть хорошее предложение. Выпить за знакомство.
Он вытащил из котомки, лежащей у его ног, литровую бутылку с какой-то подозрительной мутноватой жидкостью и, лукаво подмигнув, взвесил ее на ладони. Басмач и Кастра, как по команде, тут же протянули к нему свои заляпанные эмалированные кружки.
Но Крохля бросил на них укоризненный взгляд. Кастра кивнула и, с извиняющейся улыбочкой, поспешила вручить мне сколотую фаянсовую чашку, выуженную из той же котомки. Потом, немного поразмыслив, взяла чашку обратно, вытерла ее изнутри скомканным носовым платком и вернула мне.
— Спасибо, ребята. Но я не буду, — сказал я, борясь с тошнотой, подступившей к горлу.
— Неприлично отказываться хлебнуть за знакомство. Как-то не по-нашенски. Не разбивай компанию. Обещаю, что ты не загнешься от этой выпивки.
— Понимаешь, я недавно выписался из больницы, — заметил я. — Врачи запретили. Поэтому ты не настаивай.
— Что такое, Вова?
— Сотрясение мозга.
— Сочувствую. Тогда, конечно, воздержись временно. А мы хлопнем по маленькой. Без водки у нас, на свалке, нельзя. Без нее — полный каюк. Пропадешь. Как иначе убережешься от всякой заразы? Приходится, стало быть, употреблять водку с самого утра и до позднего вечера. В целях профилактики. Ну, поехали! За знакомство!
Они дружно выпили, смачно крякнули и сделали по глотку из одной бутылки с минеральной водой. Сразу заметно ожили и повеселели. Крохля был прав. Без спиртного, действительно, им было нельзя. Как можно трезвыми глазами взирать на окружавший их мир?
— Вова, хочешь бананьев? Вкусные! Полезные! У нас тут их на днях полфуры сгрузили. Давай возьми с собой. Сколько утащишь, — предложила Кастра и показала на картонную коробку за своей спиной. — Мы ели их, ели. В обезьян уж красножопых превратились.