Я проводил Татьяну к автобусной остановке. Говорить, собственно, нам было больше не о чем. Не обсуждать же до посинения поведение Марека? На остановке она принялась изучать график движения автобусов на жестяной табличке, висевшей на столбе. Я же стал смотреть на руины церкви на фоне быстро плывущих по небу низких фиолетовых облаков. Впрочем, казалось, что облака как раз никуда и не плыли — это руины церкви вместе с самим поселком Вихляево уносились неизвестно куда. В какой-то другой мир.
С отчаянным громыханием подъехал автобус, грозивший вот-вот рассыпаться на отдельные части. Поддерживая за талию, я помог Татьяне подняться в него. И послал ей воздушный поцелуй, когда она бочком пробиралась вглубь салона.
Отправив Татьяну, я решил не возвращаться домой, а прогуляться по поселку. Мне хотелось развеяться от кошмарного ночного сна. Признаться, он произвел на меня сильное впечатление. Не каждый же день снится, что ты Помойник и словно угорелый гоняешься на мусорном полигоне за людьми.
В общем, мне нужно было немного погулять.
Пройдя по кривой улочке с бревенчатыми домами, я остановился у пожарного пруда, обрамленного старыми плакучими ивами. Пруд еще крепко сковывал лед. Но ближе к берегу лед уже начал чернеть и подтаивать.
На базарчик перед магазином с котомками торопилась тетка Ульяна, мать Юли. Правда, слово «тетка» к ней не очень подходило. Это была невысокая поджарая женщина. Понятно, что с нелегкой жизнью, но с такими же веселыми и задорными глазами, как в пору своей молодости.
Возле меня она замедлила шаг и, широко улыбаясь, поздоровалась. Я ответил ей такой же улыбкой и пожеланием здоровья. Именно у тетки Ульяны я недавно купил мешок картошки и другие овощи. И она вполне обоснованно считала, что обрела в моем лице надежного и постоянного клиента.
Почти сразу за ней возникла местная львица — Лариска, с которой я нередко встречался в поселковом магазине. Она обладала крупным мясистым носом и роскошным розовым пальто с воротником-чернобуркой. Впрочем, сейчас на ней была ее повседневная верхняя одежда — короткая куртка сизого цвета, с испорченной молнией. Но если пальто Лариски и отсутствовало, то, во всяком случае, ее нос оставался на месте.
Она не без кокетства поприветствовала меня. На что я отвесил ей изящный поклон.
Нет, в поселке Вихляево прямо-таки бурлила жизнь!
— Чего размечтался, Володя? — спросил через минуту проходивший мимо Пахом Максимыч. Тот самый мужик, что в первый день моего приезда в поселок растолковывал мне, как найти улицу Механизаторов.
Пахом Максимыч — сутулый узкоплечий человек, в толстых очках и вечно приоткрытым ртом — работал в поселковой администрации. Имел важную и ответственную должность. Конкретно же занимался он тем, что перекладывал деловые бумаги из одной стопки в другую. По крайней мере, именно это он делал, когда я по просьбе Татьяны приходил в поселковую администрацию жаловаться на частое отключение подачи воды в своем доме.
— В настоящий момент вода у вас идет исправно? — поинтересовался Пахом Максимыч.
Кстати, у него была любопытная манера расхаживать по своему кабинету, держа одну руку во внутреннем кармане пиджака, вторую — в кармане брюк. Наверное, одна его рука не давала потеряться деньгам, вторая — брюкам. Еще Пахом Максимыч, по слухам, имел любовницу. Естественно, что ей являлась Лариска. Но не думаю, что у них на сегодняшнее утро намечалось романтическое свидание. Оба они были не при параде.
— Так, вода в вашем доме идет исправно? — повторил Пахом Максимыч свой вопрос.
— Спасибо, твоими молитвами, — ответил я.
— Без перебоев?
— Вроде бы. Но боюсь сглазить.
— Тогда лучше сплюнь. Как электричество?
Если серьезно, то Пахом Максимыч был заместителем главы поселковой администрации. Но поскольку сам глава постоянно отсутствовал, то все его обязанности исполнял он. Человек же, наделенный властью, требовал к себе уважения.
— Претензий, Пахом Максимыч. никаких нет, — сказал я со всей ответственностью.
— Видишь, как мы трудимся на фронте оказания коммунальных услуг? В поте лица и не покладая рук! — с чувством законной гордости произнес он. — Так что ж тебе мечтать, коль вода и электричество есть? Газ-то поступает нормально? Без перебоев?
— Нормально. Без перебоев.
— Замечательно. Хотя я тебя понимаю. Мне, например, тоже не дает покоя эта поправка.
— Какая еще поправка? — спросил я.
— Да американская поправка. Джексона-Веника. Дискриминационная она по отношению к нашей стране.
— Что есть, то есть.
— А твои думы о чем, Володя?
— Хочу вот как-нибудь на досуге заняться рыбной ловлей, — кивнув на пруд, произнес я первое пришедшее на ум. Не рассказывать же ему о моем ночном кошмаре.
— Одобряю. Карасей десять здесь точно водится, — заметил Пахом Максимыч. — Если повезет, поймаешь одного. Может, даже двух.
— Жалко, я рассчитывал как минимум на трех.
— Эка, разбежался — на трех! Весь пруд зарос тиной и водорослями. Летом он полностью цветет. В нем способны обитать одни лишь пиявки да лягушки.
— Понятно, — протянул я. — Нет, спасибо, пиявки с лягушками мне не нужны. Я ж не француз. Но почему бы вам его не почистить? Не запустить в него какую-нибудь приличную рыбу?
— Конечно, неплохо бы привести наш пожарный пруд в божеский вид. Запустить в него, как ты говоришь, промысловую рыбу. Скажем, ту же форель. Благоустроить берег. Поставить на нем скамейки и беседки. Открыть пункт общественного питания. В общем, превратить в место культурного отдыха населения. То мое давнее желание. Но у нас не хватает средств. У нас катастрофически ни на что не хватает средств, — печально вздохнул он. — Но вот если бы ты, Володя, спонсировал поселковую администрацию. Тогда бы мы облагородили пруд и прилегающую к нему территорию. Могли бы завести даже белых и черных лебедей.
— Здорово! Нас бы показали по телевизору на сельском часе! Но с лебедями ты, Пахом Максимыч, по-моему, переборщил, — заметил я.
— Согласен, с лебедями я перегнул палку. Обойдемся без них. Ну как, Володя, поможешь? — спросил он с загоревшимися глазами.
— Я не знаю.
— Ладно, побегу. Заболтался я здесь с тобой. Работы у меня непочатый край. Но ты подумай над этим предложением. Дело того стоит.
— Несомненно, — сказал я ему на прощание, чтобы не разбивать его мечту о создании культурного центра для отдыха населения. На мои капиталы.
«И черт меня дернул за язык с этой рыбной ловлей!» — выругался я про себя в сердцах. Зачем мне этот водоем, заросший тиной и водорослями?! Теперь при каждой встрече Пахом Максимыч будет просить у меня деньги на очистку пруда и благоустройство его берега. Он, как и все жители поселка, был уверен, что я необычайно богат.
Нет, лучше было бы рассказать ему о моем сегодняшнем сне, о Помойнике!
От досады мне захотелось закурить, и я полез в карман куртки за сигаретами. Но тут же вспомнил, что нашу последнюю пачку увезла с собой Татьяна. Следовательно, нужно было идти в магазин.
— Довольно прихорашиваться, красотка. Пора приниматься за торговлю, — сказал я рыжеволосой продавщице, стоявшей за прилавком, вытянув трубочкой накрашенные губы и подводящей карандашом глаза.
— Чего?
— Привет, говорю, Юля! Чудесная погода! Но к вам не проберешься. Когда высушите вашу лужу перед входом?
— Была охота. Сама высохнет.
— Хотелось бы надеется. Отпусти-ка мне сигарет и, пожалуй, ведерко устриц.
— Чего? — снова переспросила она, пряча в карман халата зеркальце и карандаш.
— Чего-чего. Пиявок и лягушек я не люблю. Они пахнут тиной и водорослями, — доходчиво объяснил я. — Поэтому давай отпусти господину ведерко устриц.
— Господам устриц мы продаем только бочками.
— Нет, бочки для меня будет много. Давай тогда одних сигарет.
— Поштучно?
— Можно целую пачку.
— Что-то ты сегодня рано встал. Обычно ты приходишь к нам в магазин позже, — воркующим голоском заметила Юля. Потом, повернулась ко мне спиной и достала с витрины пачку сигарет, грациозно при этом изогнувшись. Правда, грациозно настолько, насколько можно было это сделать в узком пространстве между прилавком и витриной и с ее крепкой крестьянской фигурой. Эта фигура позволяла Юле одинаково успешно трудиться в поле с утра до вечера, разгребать в хлеву вилами навоз и отмахиваться в лесу оглоблей от волков. Ну и, конечно, работать продавщицей в магазине.