Но моему соседу разве откажешь? Разве возразишь? Он расшибется в лепешку, а настоит на своем. Поэтому я сразу, хоть и состроив кислую гримасу, согласился.
Марека моя гримаса нисколько не смутила. Он — сама любезность и предусмотрительность — бережно взял меня под руку, словно опасаясь, что я либо рассыплюсь, либо сбегу, и проводил в свою квартиру. Но не на кухню, где, бывало, мы коротали с ним время за бутылочкой самогона, а в большую парадную комнату. С зеркальным сервантом. С ядовито-красным ковром на полстены. С корейским телевизором и музыкальным центром.
Почему? Догадаться было не трудно. В этой комнате на почетном месте сидела Вика — продавщица из моего московского бутика.
От изумления у меня разинулся рот. Как у того еврея, которому вдруг разрешили выехать из Советского Союза на историческую родину, в Израиль.
Надо же — Вика! Вот кого уж я ожидал меньше всего здесь встретить! Весь необъятный мир сужается иногда до размеров обычной коммунальной квартиры!
Вика проворно поднялась со своего кресла, подобно легкой пушинке порхнула ко мне и, привстав на цыпочки, звонко чмокнула в щеку. Где-то в районе носа.
— Я безумно рада, что ты пришел, Володя! Здравствуй! Дай-ка на тебя поглядеть! Как давно мы с тобой не виделись! Кажется, что минуло целых сто лет! Честно, я так соскучилась! — восторженно затараторила она.
Мы с Викой всегда дружили, испытывая друг к другу взаимную симпатию. Но у нас с ней никогда не было слишком близких отношений, и, признаться, я не рассчитывал на столь бурное проявление чувств с ее стороны. Поэтому, естественно, несколько смутился.
— Здравствуй, Вика! Я тоже рад тебя видеть!
— Но что у тебя с лицом?
— Ерунда! Не поладил сегодня с работниками мусорного полигона. В общем, не заостряйся на пустяках, — ответил я и свою очередь задал вопрос: — Но почему ты молчала, что твой отец живет в этом поселке? Ты же знала, куда я еду.
— Ну, как тебе объяснить? Даже не знаю. Да ты располагайся удобнее, — торопливо произнесла Вика, посадила за стол и пододвинула ко мне несколько блюд. — Поешь вот. Выбирай: заливной язык, маринованные шампиньоны, винегрет, пирожки с рисом, красная икра. Почти все привезла из Москвы.
— Благодарю. Но дай немного отдышаться.
— Прекрасно тебя понимаю. Со всеми бывает. Но попробуй хотя бы фаршированную щуку.
— Ты не отказывайся. Не вороти нос. Вика сама ее готовила, — заметил Марек, притулившийся на стуле, на краю стола. — Как начнешь есть — не остановишься.
— Непременно попробую, — заметил я. — Но чуть погодя.
— Тогда выпей, что ли, — предложила Вика. — Я захватила с собой из столицы отцу армянский пятизвездочный коньяк. Правда, московского розлива. Не все же ему, несчастному, хлестать один свой самогон. Да и тебе, Володя, с ним на пару.
От рюмки выпитого коньяка у меня неприятно заныло в желудке, и слегка закружилась голова. Вероятно, сейчас мне бы следовало воздержаться от спиртного. Но встреча с Викой оказалась очень неожиданной. Прямо как гром среди ясного неба. Коньяк же был хорошим средством, позволяющим быстро придти в себя.
Вика выпила вместе со мной, как, впрочем, и Марек. Поморщила носик, съела дольку лимона, облизнулась и пустилась в путаные объяснения по поводу того, почему она не сказала мне, что ее родной отец живет в Вихляево. Причин набралось великое множество. Причем причин часто взаимоисключающих.
— Но главное, Володя, я хотела сделать тебе сюрприз, — заявила она под конец.
— И этот сюрприз вполне удался, — сказал я.
Однако, вероятнее всего, причина была гораздо прозаичнее. Ничего общего с сюрпризом для меня она не имела. Вика просто скрывала, что родом из захолустного поселка, который, вдобавок, граничил с городской свалкой. Ей было неудобно, что об этом узнали бы ее подруги-продавщицы из модного столичного бутика. Она же всегда выдавала себя за коренную москвичку.
Но если я произнесу свою догадку вслух, то как бы не обиделся Марек. Получается, что его дочь стесняется собственного места рождения и, стало быть, его самого — Марека. Такая вот, по меткому выражению Бориса Ельцина, получалась загогулина.
— Вика, а моего дядю ты помнишь? — спросил я.
— Ну, разумеется. Как же мне не помнить нашего соседа? Дядя Виктор был угрюмым и неулыбчивым мужчиной. Но прикольным. Бывало, отмочит чего-нибудь, то хоть стой, хоть падай.
— Верно, похохмить Виктор любил, — подтвердил Марек. — И не был он угрюмым и неулыбчивым.
— Наверное. Но вечно он ходил погруженный в собственные мысли. Женщины его почти совсем не интересовали. Но ко мне он относился хорошо. То есть, я имею в виду не как к женщине, а как к ребенку. В общем, ты понимаешь.
— Понимаю, — кивнул я. Хотя точно не понимал, что должен был понимать? Как иначе может относиться нормальный человек к соседскому ребенку?
— Иногда дядя Виктор приносил мне со свалки игрушки. Некоторые были даже в фабричной упаковке. Мама запрещала еще их брать. Но я не слушалась и брала. Потом она их находила и закатывала скандал. Забирала и выкидывала на помойку. Помню, что я иногда из-за этого плакала. Ссорилась с мамой, — с печальной улыбкой проговорила Вика.
— Можно подумать, что у тебя не было обычных игрушек из магазина, — заметил Марек.
— Были. Но среди тех, что приносил дядя Виктор, попадались совсем новые. Очень красивые. Только потом я поняла, насколько была права мама. Нельзя детям иметь игрушки со свалки. Если, конечно, семья не впала в крайнюю нужду.
— Чаще всего уроки детства запоминаются на всю жизнь, — глубокомысленно произнес я и посмотрел на дочь Марека.
Ажурная прозрачная кофточка Вики почти не скрывала ее небольшую грудь с вздернутыми розовыми сосками. Будучи по натуре человеком как бы высоконравственным, я старался не смотреть на ее грудь. В особенности, слишком пристально. Но порой мой, мягко говоря, заинтригованный взгляд все же на нее обращался. Во многом это объяснялось двумя (или уже тремя?) выпитыми рюмками коньяка.
Но с другой стороны, если бы сама Вика не желала подобных взглядов, она бы выбрала для моего приема иную, менее откровенную кофточку. Или же, хотя бы, поддела под нее либо лифчик, либо комбинацию. Зачем иначе ставить джентльмена в неловкое положение?
— Нет, дядю Виктора я прекрасно помню. Помню все, связанное с ним. Но в Москве мне никогда не приходило в голову, что он твой родной дядя, Володя, — сказала Вика. — Просто удивительное совпадение!
— Как у тебя на работе? Ты, кажется, собиралась уходить из нашего бутика, — поинтересовался я, вновь отводя взгляд от ее груди под кофточкой и вонзая его в блюдо с фаршированной щукой.
Может быть, действительно, стоило попробовать щуку? Пока до нее не добрался Марек. Ведь заливного языка, красной икры и полблюда с винегретом на столе уже не существовало. Все это с поразительной быстротой исчезло в его желудке. Близились к концу пирожки с рисом и маринованные шампиньоны. У меня даже закралось подозрение, что Марек специально уговорил одеть дочь эту нескромную кофточку, чтобы отвлечь мои мысли от еды.
— Что ты сказал? — переспросила Вика.
— Как у тебя на работе? — повторил я вопрос и отправил себе в рот кусочек фаршированной щуки. Она на самом деле была на редкость вкусной.
— Ну, ее! Говорить, и то неприятно! Но я еще не ушла. Только заикнулась об этом начальству — мне тут же повысили зарплату. Но не намного. Курам на смех. Поэтому я все равно уйду оттуда.
— Тебе виднее.
— Не нравится мне, какая там сложилась атмосфера. Но в целом, в бутике все по-старому. Народ сидит на прежних местах. Все наши новости — Гарик. Наш маленький волшебник Гарри Поттер, но без очков. Слушай, Володя, что он за волшебник, если не может исправить себе зрение? Я не понимаю.
— Почему не может? Может. Элементарно. Но в Англии подслеповатым волшебникам выплачивают пособие. Опять же, они имеют льготы. На проезд в общественном транспорте. Но ты говорила о другом Гарике, — напомнил я. — Не о Поттере.