Галина Дмитриевна всегда была на редкость безалаберной особой, но в детстве Олег этого не понимал, конечно. Понял, когда вырос. С таким диагнозом Олегу были противопоказаны подобные условия жизни — они только усугубляли болезненное состояние и увеличивали нежелание «прогибаться под изменчивый мир». Бестужев и не прогибался. Поначалу, до школы, общался с окружающими только по крайней необходимости, получая удовольствие лишь от чтения и одиночества. Новые знания Олег всегда впитывал с большой охотой.
Но в школе всё изменилось. Он неожиданно ощутил жуткое раздражение от того, что его вечно заставляют что-то делать — сначала мать, теперь учителя. И начал «бунтовать», специально действуя наперекор всем возможным правилам. Ничего криминального Олег не совершал — обычные детские шалости, но и их хватало, чтобы Галину Дмитриевну постоянно вызывали в школу. И сколько бы с ним ни беседовали учителя или мать — Олег не понимал, почему должен кого-то слушаться. С какой радости? Понятие «авторитет» в то время являлось для него пустым звуком, не говоря уже об этикете, морали и нравственности.
Бестужев понял всё это благодаря книгам. Читая о других людях, о дружбе и любви, которых в его жизни не водилось и к которым не тянуло, Олег постепенно осознал, что отличается от остальных. Причём очень сильно — некоторые моменты, описанные в книгах, он даже не способен был осознать, потому что не понимал: о чём пишет автор, когда ведёт речь, допустим, об угрызениях совести? Или о чувстве вины? О желании с кем-то подружиться?
Олегу захотелось что-то с этим сделать, но без помощи матери это было невозможно до тех пор, пока ему не исполнится пятнадцать. Обращаться к Галине Дмитриевне и объяснять ей, что подозревает у себя расстройство личности, Олег не желал. Разговаривать с матерью ему всегда было как-то особенно тяжело — с учителями и то легче. Может, потому что они требовали от него только выполнения домашних заданий и примерного поведения в школе — мать же давила гораздо сильнее.
С пятнадцати лет Олег ходил к психиатру для коррекции своего состояния и поведения и добился значительных успехов. Теперь он понимал, как нужно жить в обществе и общаться с людьми, чтобы тебя считали «нормальным». Да, Олегу до сих пор было сложно заводить близкие отношения — он по-прежнему предпочитал любым отношениям обычную манипуляцию и взаимную выгоду. Но, по крайней мере, окружающие перестали его бесконечно раздражать. Появились многочисленные приятели, с которыми Бестужев порой куда-нибудь ходил. Он теперь вполне мог просидеть два часа в театре или на концерте, тогда как двадцать с лишним лет назад подобное вызывало у него неприязнь. Олег стал способен анализировать и свои поступки, и поступки окружающих и отдавать отчёт в собственных действиях. Бестужев ещё помнил, как когда-то никак не мог понять, отчего не может просто встать и выйти из класса, если ему нужно в туалет. Или взять чужую вещь без разрешения. Или соврать в ответ на простой вопрос.
Самым забавным было то, что его мать, несмотря на то, что Олег до сих пор порой общался с психиатром — уже не регулярно, а по мере необходимости — и пил таблетки, так ничего и не узнала. Иногда Бестужев пытался представить, как бы она отреагировала, узнав о его «прекрасном» диагнозе — диссоциальное расстройство личности, — и невольно начинал улыбаться, понимая, что для матери это был бы чистейший, концентрированный ужас.
Сам он как-то давно уже привык.
16
Олег
— Мне не понравилась твоя новая помощница, — с апломбом заявила Галина Дмитриевна, как только сняла трубку. — Грубая и невоспитанная, не чета Аллочке.
— Она просто не болтливая, в отличие от Аллы, — усмехнулся Олег. — Но вообще это не твоё дело. Будешь её против меня настраивать — урежу содержание.
— Что ты! — сразу переполошилась мать. — Я всегда за тебя, Олежек, и никогда против. Если тебе Аллочка разонравилась, а теперь нравится эта Нина, ну и пусть. Меня всё устраивает!