Редакция, которую Герасимов-старший решил назвать, как есть — редакцией Олега Бестужева, — появилась в издательстве ближе к лету, когда Олег дописал свой роман, в конечном итоге превратившийся в дилогию, и стал посвободнее. Конечно, он выполнял там только функцию главного редактора, ну и популярного имени, эдакой торговой марки для читателя, на каждой книге даже печатали портрет Олега и его краткую рецензию. Он сочинял их легко и быстро, проглядывая текст, а самим отбором рукописей занималась я и ещё несколько моих коллег. Очень удобно получилось — с одной стороны, я осталась помощницей своего писателя, а с другой — продолжала работать и по специальности, что не могло меня не радовать. И через какое-то время я поняла, что Олег на самом деле только из-за меня и принял предложение Герасимова — ему самому это было не очень нужно, но он понимал, что на должности помощницы я скоро зачахну от тоски. А тут целая редакция! Ещё и начали мы с масштабного жанрового конкурса, победителей распределили по сериям, так потом и выпускали. Фэнтези, хоррор, детективы, исторический роман, фантастика и даже детская литература. Меня сделали заведующей редакцией, и мне, мягко говоря, было, чем заняться.
Так продолжалось примерно два года. А потом я забеременела, и Олег, узнав об этом, сделал мне предложение. В своей манере — спокойное и рассудочное, как указ президента зачитывал.
— Слушай, — вздохнула я, поднимая глаза к потолку и откидываясь на спинку дивана. — Я живу с тобой в одной квартире, мы вместе воспитываем мою дочь, и…
— Нашу, — поправил меня Олег, и я запнулась, посмотрев на него с удивлением. А он глядел на меня в ответ и чуть хмурился — теперь я знала: это значит, что он сердится.
— Что, прости?
— Нашу. Маша и моя тоже. Я с ней недавно говорил как раз на эту тему, она согласна.
— Согласна на что? — недоумевала я. И чуть не упала, когда Олег ответил:
— На оформление отцовства. Она вообще уже пару месяцев меня папой называет, только не при тебе — боится, что ты обидишься.
— Без меня меня женили… — пробормотала я, не зная, смеяться или плакать от умиления. Хотя разве я могла ожидать чего-то другого, в самом деле? Эта парочка с первого дня породнилась, и Бестужев что угодно может говорить про разум и рассудок, но Машу он выбрал точно не головой! Душой, скорее.
— Ну так что там насчёт свадьбы? — настаивал между тем Олег. — Давай поженимся? Мне не нравится, что у нас разные фамилии.
— Очень романтично. Всю жизнь о таком предложении руки и сердца мечтала, — съязвила я, скрестив руки на груди. И передразнила: — «Мне не нравится, что у нас разные фамилии».
Олег фыркнул, а потом вдруг встал передо мной на колени, из-за чего я вновь едва не упала с дивана.
— Я люблю тебя, Нин. Будешь моей женой?
Вместо ответа я тупо разрыдалась.
И поймёт меня только тот, кто ждал признания в любви от человека, с которым живёт и которого сам безумно любит, целых три года!
Я поверила Олегу — раз он сказал, значит, и правда почувствовал любовь в своём сердце, понял, как это бывает, когда любишь. Он доказывал мне своё чувство много раз и во время моей беременности, когда исполнял любой мой каприз с вселенским терпением, и после, когда помогал с ребёнком и по ночам, и днём, чтобы я больше спала и отдыхала.
Однако любовь, которой всё же научился Олег, открыла «ящик Пандоры», и почти через год после рождения нашего сына Егора мой муж выяснил, что такое страх.
Егор в тот день выпал из детского стульчика и сильно ударился — был синяк на лбу, и рвота чуть позже — как нам объяснили врачи, это случается из-за сотрясения мозга. Всё произошло буквально за мгновение, когда Олег на секунду отвернулся, чтобы сполоснуть чашку Егора. Я в это время была в ванной, но выскочила почти в чём мать родила, услышав вопль сына и растерянные причитания Олега.
Таким испуганным, с белым лицом и трясущимися руками, я не видела его никогда в жизни, и надеюсь, больше не увижу. Мне не понравилось! Ему, впрочем, тоже. С Егором всё обошлось, но то утро мы с Олегом запомнили надолго. Особенно он — потому что с этого дня про Бестужева уже нельзя было сказать, что он бесстрашный.