Каждое утро, подходя к окну, выходившему на хозяйственный двор, Ксения могла наблюдать, как Никодим запрягал карету. Бившего копытами рысака Никодим лично выводил из конюшни. Конь храпел, но, подчиняясь спокойствию и умению кучера, все-таки заходил в оглобли. Сразу же на рысака накидывали надёжные кожаные поводья и цепляли их к кольцам у ворот. Запрягал сам Никодим, в подручных у него находились жена или дочь и кучер тяжеловоза. Перед выездом копыта коней покрывали лаком. Упряжь Орловы использовали только лучшего качества, но лишённую каких-либо украшений. Рысак был уже запряжён, от нетерпеливости не мог стоять на месте, постукивая копытами по деревянному настилу. Подходил момент ритуала облачения Никодима. Первой шла длинная стеганая безрукавка, практически до колен. Поверх нее кафтан из ярко-голубой тонкой шерсти, зимой — подбитый мехом. Затем подручные начинали наматывать на него суконный алый кушак. Наконец Никодим надевал низкий цилиндр с пряжкой спереди. И перед зрителями совершалось чудо — тощий Никодим вдруг преображался в крупного телосложения кучера знатного хозяина. Приближался апофеоз действия: кучер забирался на козлы, осенял себя знаменьем Ветров, брал вожжи. Рысак всем своим видом показывал, что ждать больше не может. Никодим важно делал знак рукой, помощники отдавали карабины. Рысак тут же поднимался на дыбы и вылетал с экипажем на улицу, но Никодим сразу же показывал, кто кем тут управляет, и скакун, поняв это, нервно подбрасывая ноги, выбегал со двора на набережную, к крыльцу.
Держался определенный манер: Никодиму следовало сидеть неподвижно, не оборачиваться и не смотреть, в карете ли хозяин, а понимать по раскачиванию экипажа, что пассажир на месте и пора ехать.
Ксения наблюдала эту процедуру по утрам — если, проснувшись, обнаруживал, что Орлов уже оставил её. Такое бывало, хоть и не часто, и так же не часто случалось, что Орлов уезжал на бал. Ксению он, к их обоюдной радости, не приглашал. Оба понимали, что об их дружбе лучше не напоминать в свете лишний раз, а Ксения, к тому же, вообще не горела желанием где-то бывать. Ей было хорошо в этом доме — уж во всяком случае намного лучше, чем в её квартире в порту. И дело здесь было не в лакеях и колоннах, хотя и они играли свою роль. Ей было хорошо, потому что она твёрдо знала, что вечером сюда вернётся Орлов.
Если графа не было с утра, Ксения звонила в колокольчик и просила принести ей завтрак, а затем шла гулять — в сад или по торговым рядам.
Шлиссельбург нельзя было бы представить без Ново-Стрелецкого рынка. Он расположился на неправильном четырёхугольнике: Ботаническая — Воздвиженский проспект, Ерик — Банный тупик. Это было неповторимое, даже уникальное торговое соединение — неимоверное количество всевозможных магазинов, лавок, будок и просто развалов.
На Ботанической улице были сконцентрированы торговые ряды и рынки. Другие были поменьше и не создавали подобного ажиотажа.
На Ботаническую улицу и Воздвиженский проспект смотрели витрины магазинов, продававших новые вещи, ассортимент был широк: платье и обувь, лавки для военных — куда Ксения заглядывала едва ли не каждый раз, чтобы хоть ненадолго вернуться в атмосферу, которую потеряла, и перекинуться с другими Крылатыми, частенько обретавшимися там, парой слов; а по соседству с ними — магазинчики с иконами и другими церковными вещами, наконец, торгующие патронами, дробью и ружьями, а на пересечении Ерика и Воздвиженского шла торговля упряжью, хомутами и сёдлами — где Ксения тоже довольно часто бывала и раньше, и теперь.
Вдоль Ерика продавали кожаные изделия, а ближе к Банному тупику расположился яичный склад, к нему в теплые месяцы причаливали небольшие суда с яйцами. Вдоль магазинов по Ботанической и Воздвиженскому над тротуарами был обустроен навес на металлических подпорах, чтобы и во время дождя народ мог бы спокойно и без спешки рассматривать выставленные на витринах товары.
Под магазинами на Воздвиженском были подвалы, в которых находились знаменитые шлиссельбургские букинистические лавки. Ни названий, ни табличек, даже окон на улицу не было, только у двери примостилась стопка старинных книг, обозначая, что тут продается. Интересующиеся проходили вниз по крутой недлинной лесенке и там проводили время, ища редкостные книги по различной тематике. Здесь Ксения особенно любила бывать.
До какой степени приказчики верхних лавок были весёлы и суетливы, до такой же торговцы книгами были серьёзны и нелюдимы. У них можно было не только купить старинное издание, но и продать редкую книгу самому. В печатных редкостях они разбирались как никто другой. Лавочки, наполовину спрятанные под землёй, не имели серьёзного отопления, и потому зимой в них стоял такой холод, что выдержал бы не каждый — букинистам всё было нипочём. В полумраке из магазинов рядами тянулись книжные полки, едва освещённые керосинкой, стоявшей на прилавке перед продавцом. Но стоило спросить у хозяина какую-то книгу — он мог вслепую её отыскать. Люди сюда по большей части ходили одни и те же — коллекционеры и просто почитатели книг — такие, как Ксения.