— И всё?..
— Ну… мой отец был близок к трону — императрица весьма благоволила ему. Его ещё называли «бриллиантовый граф» — полагаю, это ты тоже должна знать. Он просто сходил по ним с ума. По бриллиантам… и по лошадям. Каждое утро, едва он вставал с постели, валет раскладывал на столе перед ним несколько толстенных альбомов, в каждом из которых были приклеены кусочки тканей и вышивок неимоверного количества туалетов, и отец занимался выбором одежды на предстоящий день, — Орлов усмехнулся без всякой радости, — он любил алмазные пуговицы, запонки и застежки, декоративные шнуры… сапфиры и рубины сверкали на его пальцах, брелоках, табакерке, трости и прочем… Во всем лоске можешь увидеть его на портрете, который висит в гостиной. К каждому наряду у него был определенный головной убор, туфли или сапоги, трость, кольца и всё остальное, вплоть до камзола или шинели. Он мог впасть в ярость, если кто-то из слуг нарушал такой комплект.
Орлов замолк на какое-то время. В голове его замерла и повисла несвоевременная мысль: «Как Анастасия».
— Мать умерла от оспы, — продолжил Орлов через некоторое время, — она была тогда ещё совсем молодой. А отец так до самой смерти и ходил в завидных женихах. Наверняка у него было ещё много сыновей, кроме нас — но мне об этом никогда не узнать. Да я и не стремился их искать.
Они замолчали. Ксения пыталась уложить то, что только что узнала, в голове.
— У тебя всё-таки есть семья, — сказала она наконец.
— Семья есть у всех.
— Может, у тебя тоже где-то есть сыновья? — спросила Ксения почти что в шутку, но глаза её оставались серьёзны.
Орлов повёл плечом.
— Это исключено. У меня нет и никогда не будет детей. Брак — это… Абсолютно не моё. А в остальном – я достаточно осторожен, чтобы ничего такого не произошло.
Орлов поднял глаза на Ксению и улыбнулся, прочитав в них невысказанный вопрос.
— С тех пор, как я тебя встретил, у меня не было никого, кроме тебя.
- А до того? Каких девушек вы предпочитали, граф Орлов?
Один краешек губ Константина приподнялся сильней.
- Я люблю красивых, — Орлов поймал ладонь Ксении и запечатлел на ней поцелуй, — изящных, как греческие статуи, — новый поцелуй коснулся венки, бившейся на запястье, заставив Ксению задрожать, — Как ты… — последний поцелуй пришёлся уже в губы, и Ксения обнаружила, что тонет в нём, полностью отдаваясь на волю уносивших её волн.
ГЛАВА 35
Апартаменты Орлова состояли из четырнадцати комнат и располагались на втором этаже его особняка. Весь первый этаж занимала библиотека, а ниже, в подвале, в темноте и прохладе, стояли на стеллажах ящики, полные редких вин. Как всех людей его круга, не обошла стороной Орлова и страсть к диковинным привычкам: поверху ледяных ящиков, сбоку примыкающим к Лиловому саду, он приказал разбить элегантный маленький парк с вьющимся кустарником и клумбами; из него было удобно подсматривать, что делается в саду, куда вела тайная дверца. В этот «висячий сад» из особняка был перекинут витой мостик. Там они с Ксенией завтракали по утрам — вся прелесть этого места состояла в том, что оно позволяло видеть парк и множество людей, но сидевших в окружении зелени любовников не видел никто.
Несмотря на обилие долгов, которое нависло над обоими грозовой тучей, Орлов не гнушался открывать новую бутылку корсиканского шампанского каждое утро, так что всё их пребывание во дворце сопровождало шипение пузырьков.
В садике стояли две кушетки, обитые расшитым золотыми нитями шёлком кремового цвета. Орлов обычно сидел на одной из них за столом, а Ксения лежала, опустив голову ему на колени — или же наоборот. В таком положении очень удобно было обмениваться поцелуями — и пузырьками шампанского изо рта в рот.
Ксения начинала привыкать. К тому, что Орлов всегда был рядом. К тому, что Орлов давал ей всё, чего бы она ни попросила. К этому дому, вначале показавшемуся таким мрачным, а на деле оказавшемуся сказочным дворцом.
— Красавица и чудовище, — сказала как-то Ксения, — вот что напоминает это всё.
Орлов негромко рассмеялся и поцеловал её.
— Я похож на чудовище?
— Иногда, — серьёзно сказала Ксения и перевела разговор на другую тему.
Орлов в этом огромном дворце жил один, но прислуги там было множество: повар с кухонными работниками, пара женщин для черной работы и стирки, три камеристки и камердинер Федор — достолепный, очень приятной наружности мужчина во фраке, который вполне бы сошел за хозяина, так он был величественен.
Наиболее ярким и запоминающимся персонажем среди них был кучер Никодим: высокий, скорее тощий, с окладистой бородой и видом отшельника и холодными суровыми глазами. Домик его находился на западном дворе, у конюшни — жил он там с женой, сильной румяной дочкой и боязливым сынком. В семье Никодим был тираном.
Прямо около домика Никодима расположилась конюшня, где с ноги на ногу переминались скаковые кони, рысаки и альбионский тяжеловоз, обслуживающий хозяйство. Стойла у них были просторные, чистились до блеска, сам Никодим мог позавидовать содержанию подопечных.
Каждое утро, подходя к окну, выходившему на хозяйственный двор, Ксения могла наблюдать, как Никодим запрягал карету. Бившего копытами рысака Никодим лично выводил из конюшни. Конь храпел, но, подчиняясь спокойствию и умению кучера, все-таки заходил в оглобли. Сразу же на рысака накидывали надёжные кожаные поводья и цепляли их к кольцам у ворот. Запрягал сам Никодим, в подручных у него находились жена или дочь и кучер тяжеловоза. Перед выездом копыта коней покрывали лаком. Упряжь Орловы использовали только лучшего качества, но лишённую каких-либо украшений. Рысак был уже запряжён, от нетерпеливости не мог стоять на месте, постукивая копытами по деревянному настилу. Подходил момент ритуала облачения Никодима. Первой шла длинная стеганая безрукавка, практически до колен. Поверх нее кафтан из ярко-голубой тонкой шерсти, зимой — подбитый мехом. Затем подручные начинали наматывать на него суконный алый кушак. Наконец Никодим надевал низкий цилиндр с пряжкой спереди. И перед зрителями совершалось чудо — тощий Никодим вдруг преображался в крупного телосложения кучера знатного хозяина. Приближался апофеоз действия: кучер забирался на козлы, осенял себя знаменьем Ветров, брал вожжи. Рысак всем своим видом показывал, что ждать больше не может. Никодим важно делал знак рукой, помощники отдавали карабины. Рысак тут же поднимался на дыбы и вылетал с экипажем на улицу, но Никодим сразу же показывал, кто кем тут управляет, и скакун, поняв это, нервно подбрасывая ноги, выбегал со двора на набережную, к крыльцу.
Держался определенный манер: Никодиму следовало сидеть неподвижно, не оборачиваться и не смотреть, в карете ли хозяин, а понимать по раскачиванию экипажа, что пассажир на месте и пора ехать.
Ксения наблюдала эту процедуру по утрам — если, проснувшись, обнаруживал, что Орлов уже оставил её. Такое бывало, хоть и не часто, и так же не часто случалось, что Орлов уезжал на бал. Ксению он, к их обоюдной радости, не приглашал. Оба понимали, что об их дружбе лучше не напоминать в свете лишний раз, а Ксения, к тому же, вообще не горела желанием где-то бывать. Ей было хорошо в этом доме — уж во всяком случае намного лучше, чем в её квартире в порту. И дело здесь было не в лакеях и колоннах, хотя и они играли свою роль. Ей было хорошо, потому что она твёрдо знала, что вечером сюда вернётся Орлов.
Если графа не было с утра, Ксения звонила в колокольчик и просила принести ей завтрак, а затем шла гулять — в сад или по торговым рядам.
Шлиссельбург нельзя было бы представить без Ново-Стрелецкого рынка. Он расположился на неправильном четырёхугольнике: Ботаническая — Воздвиженский проспект, Ерик — Банный тупик. Это было неповторимое, даже уникальное торговое соединение — неимоверное количество всевозможных магазинов, лавок, будок и просто развалов.