Социальная структура — если верить обсуждениям, которые слышала Ксения на улицах и в магазинах — была так же тверда, как пирамида. «Всемогущий государь подобен залу, — слышала Ксения не раз повторявшиеся слова мудрецов, — его подданные — ступеням, а простолюдины — основанию дома». Впрочем, Ксения не слишком-то верила, что дело обстояло так легко. Общество, состоявшее из воинов, учёных, крестьян, ремесленников и торговцев, включившее многие провинции и планеты, не могло быть едино между собой.
Город состоял из усадеб, которые в меньшем размере повторяли императорские дворцовые комплексы — в том числе и тот, в котором поселили их. Дома эти назывались сыхэюань, и каждый из них окружала глухая стена; за стеной находился центральный двор — «небесный колодец» — а вокруг него, в зависимости от значимости и в порядке, установленном много веков назад, стояли и другие постройки: жилые, хозяйственные и декоративные.
Синайские зодчие почти совсем не использовали камень для строительства жилых домов. Они работали с материалами лёгкими и податливыми, но вместе с тем хрупкими и, на взгляд Ксении, не слишком долговечными — деревом, черепицей, глиной. Причина тому была не в том, что строения из камня требовали больше труда, а в том, что так повелело им древнее «учение ветра и воды», которое определяло быт синайцев от и до.
Так, дерево считалось символом жизни, а камень, согласно утверждениям так почитаемых здесь мудрецов, предназначали для «домов мертвецов».
Строения в основном были одноэтажные — и лишь некоторые, например, монастыри или же императорские постройки, строились в два или три этажа. «Небо равно удалено ото всех», — то и дело слышала здесь Ксения.
Ещё одной особенностью синайских домов было то, что опирались они не на стены, а на четыре колонны, расположенные друг к другу немного под углом — и в этом законе, определённом «учением», Ксения тоже угадывала некоторый смысл — судя по хроникам, землетрясения случались здесь каждые несколько десятков лет.
На колонны устанавливалась коньковая балка, которая считалась символом процветания семьи. Её поднимали в «счастливые дни», в сопровождении ритуалов, а затем вешали на ней написанное красными иероглифами заклинание. В этом уже Ксения смысла увидеть не могла.
Все этапы строительства проходили каждый под свой магический обряд, призванный обеспечить счастье и благополучие членов семьи.
Стены поверх деревянных колонн возводились из глины — при этом в зданиях совсем не было потолка, и все перекрытия — даже в самых богатых дворцах — были отлично видны.
По внешней стороне здания опоясывала открытая галерея с балюстрадой. Окна имели бамбуковые рамы, отнесённые на равное, соответствующее «счастливому числу», расстояние от колонн.
Входные двери занимали значительную часть стены, обращённой ко внутреннему двору. Число ступеней крыльца обязательно должно было быть нечётным — чтобы в доме присутствовала сила «ян».
Сам дом ставился на прямоугольной платформе, сооружённой из утрамбованной земли, и только в исключительных случаях — из камня.
Самой же примечательной деталью синайских домов были крыши — высокие, выступающие далеко за периметр стен, и во многом нивелирующие простоту и откровенность нижней части здания. Загнутые вверх карнизы делали всю конструкцию лёгкой и воздушной на вид, и так же вверх загибались оба конька крыши.
— Ксения! — голос Орлова вырвал девушку из задумчивости, как это бывало всегда. — Ты не устала так стоять?
— Простите, капитан, — машинально произнесла та. — Я всё хотела спросить…
— Что?
— Они… Сина… не напоминают вам никого?
— Нет, — Орлов подошёл к ней и легко поцеловал в висок. — Ты помнишь, что сегодня ночь светлячков?
— Да, конечно.
— Будь готова.
ГЛАВА 19
Той – и следующей ночью – и через одну ночь, Ксения никак не могла уснуть.
Днём она сидела в саду, глядя на воду и думая о том, должна ли выполнить просьбу, прозвучавшую как приказ.
Ночью же ворочалась с боку на бок, прислушиваясь к звукам дыхания капитана, раздававшимся из-за ширмы, и снова думала о том же.
Всё здесь казалось ей чужим.
Проповедовавшие сдержанность в быту, сины предпочитали яркие и сочные цвета. Колонны, поддерживавшие крыши, покрывали красным и чёрным лаком, и теперь они – как столбы гевеи, насытившейся кровью – алели по углам комнаты в темноте. Потолочные перекрытия, покрытые красочными орнаментами, ещё недавно очаровывавшие Ксению своей красотой, теперь казались перечнями древних заклинаний. Окна, забранные узорчатыми решётками, казались ему знаками приближающейся тюрьмы, створки дверей, перила крыльца и галереи, украшенные затейливой резьбой, жёлто-зелёные и синие крыши цвета неба, увенчанные черепичными дисками с орнаментами и письменами, и мифические животные на коньках и карнизах – всё вызывало теперь раздражение.
Чужой мир был прекрасен, пока оставался чужим, но становился враждебным, едва только появлялась мысль о том, что он никогда больше не вернётся домой.
Упорядоченные, будто вымеренные по линейке корпуса усадьбы сжимали его в тиски.
Вначале, когда они только появились здесь, их с Орловым хотели поселить в одной комнате – при том, что дворец, в котором их разместили, был весьма немаленьким и абсолютно пустым. Только долгими уговорами удалось объяснить, что если им нужны не разные комнаты, то, по крайней мере, разные, отгороженные друг от друга ширмами, кровати-топчаны.
В конце концов Орлову был выделен центральный зал, а Ксении отгородили узорным экраном небольшой уголок. Спать на узкой кровати она привыкла, но странного каприза принимающей стороны всё равно не понимала.
Что сина разглядели в них? Теперь Ксения, кажется, начинала понимать, но всё ещё не понимала до конца. Высокомерные взгляды Вея и особая почтительность, как вспоминала Ксения теперь – опасливое нежелание соприкоснуться с ней даже краешком рук.
Ворочаясь с боку на бок, Ксения краснела при мысли о том, как здесь отнеслись к ней.
«Но почему?!» – вопило всё внутри, но понять она не могла.
Ксения была симпатична, но на флоте никто никогда не обращал внимания на то, что она девушка. Вся её красота была обращена внутрь себя и терялась среди блеска столичных франтов, как теряется ромашка в окружении роз. Она никогда не видела себя в роли невесты – просто не знала, что бы это могло ей дать. У неё были друзья в полку, но любовники или возлюбленные – никогда. Её сердце билось одинаково для всех – и в то же время чуть отстранённо, будто покрытое зыбкой паутинкой льда.
Переворачиваясь на другой бок, она снова и снова разглядывала комнату, осточертевшую за эти три дня – домашний алтарь, расположенный в центре, напротив входных дверей. Каменный, покрытый бамбуковыми циновками пол. Широкие двери, раздвигавшиеся в стороны, как переборки на корабле.
Как и всё здесь, обстановка главного зала строго регламентировалась, была подчинена требованиям традиции и законам симметрии. Мебель располагалась вдоль стен и состояла в основном из столиков: один из них, для чтения, стоял у окна, другой, для игры в маджонг – симметрично от него у другой стены. У каждого столика стояла пара неудобных стульев со спинками, изукрашенными орнаментами и резьбой. Зато во множестве присутствовали здесь – как и во всех комнатах Сина, где успела побывать Ксения – подставки для ваз и курильницы.
В убранстве залы, как и всюду здесь, преобладали красные и коричневые тона – казавшиеся необыкновенно мрачными после усадьбы Троекуровых или даже отделанного берёзой корабля. На стенах висели картины, непривычные и чужие, во множестве стояли повсюду вазы с цветами и антикварные статуэтки.
Внутренние стены разделяли дом на три почти равные части. Ксения уже знала, что в других домах каждая из таких комнат служила местом обитания отдельной семьи – но хотя две соседние от них пустовали, одну из них выделили Орлову под кабинет, но всё равно не разделили ромеев между собой. Там, в кабинете, стояли прямоугольный письменный стол и множество книжных полок, предназначенных для хранения свитков и инфо-камней. Орлов, однако, большую часть времени проводил во дворе – как будто тонко чувствуя двусмысленность взглядов, в первые же дни угадал, что долгое сидение в помещении не по чину ему.