— Наверное, это будет на следующей неделе? — уточнил он.
— Вы слишком оптимистичны, — ответил Стивен, сходив тузом пик, а за ним тузом червей. — Из того, что мне сказал мистер Пелворм, этот видавший виды балтийский лоцман, это скорее всего произойдет в следующем году.
— Но я вроде бы слышал, что речь шла о четырёхдневном переходе — мы вернулись очень быстро — и ветер сейчас дует в сторону Англии. Мистер Пелворм просто рассказывает страшилки —мне он поведал то же самое.
— Конечно, у мистера Пелворма, как и у многих других моряков, есть дурацкая привычка пугать «сухопутных». И если быть точным — ветер дует с норд-оста. Но вы должны учесть, что мы ещё не вышли из пролива и не обогнули Скаген, а ветер продолжает заходить к норду.
— И вправду, — вмиг побледнев, кивнул Ягелло.
— Как офицер кавалерии, — продолжил Стивен, — вы, вероятно, не до конца понимаете всю важность, фундаментальную важность ветра в морских миссиях. Я и сам не до конца это понимал, пока не провёл в море много лет. Предположим, что эта монета в три шиллинга — Скаген, этот пользующийся дурной славой мыс, грозящий многим судам смертью, — сказал он, поместив монету на левую половину стола. — А это, — поместив другую справа, — Гётеборг на шведской стороне. Между ними что-то около десяти лиг расстояния. Тут, где-то позади нас, — остров Лесё.
За кормой, как говорится, конвой, обозначим его этими монетами в пенни и полпенни. Теперь вы видите, что нос судна может быть обращён к ветру не ближе, чем на шесть румбов или тридцать шесть с половиной градусов. И хотя, конечно же, судно способно идти так круто к ветру, на самом деле истинный курс конечно же будет несколько иным, потому что также существует боковое отклонение, на которое моряки делают поправку и называют «сносом». Его величина зависит от силы и высоты волн, а также от массы других факторов, но я могу сказать, что в существующих условиях это составит что-то порядка двух румбов. То есть, мы и правда движемся под правильным углом к ветру.
— Тогда, выходит, всё хорошо? — воскликнул Ягелло. — Потому что с ветром норд-ост мы обойдём Скаген.
— Желаю этого от всего сердца! Но если ветер зайдёт к норду, задует на четыре румба между норд-остом и нордом, другой подходящий угол неизбежно сдвинет надлежащий курс к югу. И вы конечно же понимаете, что курс проходит по мысу как только переваливает за пятнадцать градусов, то есть значительно меньше четырёх румбов, о которых я веду речь. К тому же, мистер Ягелло, даже если нам удастся проползти вокруг Скагена, мистер Пелворм божится, что ветер зайдёт к норд-весту, а может быть и точно к весту, усилившись ещё больше, чем сейчас. А если ветер станет штормовым, то снос, о котором я говорил, тоже усилится, ведь тогда придётсясвернуть марсели, или, как говорят, «убрать», что вероятно, будет стоить четырёх румбов. Так что после Скагена под ветром у нас окажется бухта Джаммербугтен, с ветром, дующим точно в неё.
Так что мы будем идти уже не под нужным углом, а скорее под углом в сто двадцать градусов, мало-помалу приближаясь к неприятельскому побережью и его смертельным скалам. Мы можем бросить якорь, но при штормовом ветре зацепиться якорем крайне сложно. Он тащит, корабль ползёт. И в последующие часы у нас хватит времени оплакать нашу несчастную судьбу, бесконечно сожалея о не реализованных возможностях, не пережитых удовольствиях, даже о каких-то ошибках. Вот что, мистер Ягелло, мой бывший товарищ по плаванию называл непроходимым ужасом перед подветренным берегом. Неудивительно, что капитан Обри считает, будто берег слишком близко, когда он от нас в двадцати милях, а мистер Пелворм, который видел, как бесчисленные корабли конвоя вместе с двумя военными судами по несчастью в щепы разбились о рифы Джаммербугтен, желает спуститься под ветер, или подняться, или вообще махнуть в Кунгсбакку.
Дважды за остаток ночи доктор слышал, как Джек спускался вниз и, стараясь двигаться бесшумно, пил из кружки негус*11] или перехватывал ломоть шведской булки. Однако крепко заснув вскоре после рассвета, он встретил друга только за завтраком.
Розовое и начисто выбритое лицо капитана Обри всё же хранило следы долгой и наполненной тревогами ночи. Оно было осунувшимся, сам же капитан поглощал пищу просто-таки с волчьим аппетитом.