— Хорошо, — с бледной улыбкой на лице ответил Джек. Справедливо дать им возможность внести свою лепту, хотя он и догадывался, чем всё это может кончиться. Он не считал Стивена мастеровитым малым, то же самое можно было сказать о Ягелло: «сухопутные», казалось, все рождались неумехами. Стивен же в добавок имел склонность считать ворон, размышлять и выдвигать гипотезы вместо того, чтобы потихоньку уничтожать Тампль, и действительно, именно он уронил в щель между плит единственный имевшийся у них гвоздь, прямиком в располагавшийся внизу ров. Ягелло же был недостаточно целеустремлённым, чтобы достичь многого. Его отправляли скрести конкретный участок засохшей дряни или царапать раствор камнем, а к концу смены (зачастую сокращавшейся из-за нетерпеливости Джека) выяснялось, что он рассредоточил свои усилия по всей уборной, исследуя новые трещинки, отчищая не имеющие значения участки засохших античных испражнений, а однажды даже нацарапав «Amor vincitomnia»*9] на потолке. Он бы выполнял свою работу с радостью, напевая большую часть времени, однако надежда на побег была столь призрачна, что никакой спешки не ощущалось. Ему недоставало огня, благодаря которому Джек с помощью одного из ножей мадам, сточенного в итоге до стальной зубочистки, за неполные пять дней сумел прогрызться сквозь один из семи массивных римских кирпичей, располагавшихся по левую сторону внутренней кладки. По окончании работы литовец возвращался, как правило, посидеть у окна, где и напевал своим сладким тенором или играл на флейте, которую починил Джек. Ему не приходило в голову жертвовать сном, чтобы усердно молоть массивный кирпич или кладку, и ни один из них не видел как Джек, выполняя поставленную самому себе задачу, с бесконечным терпением и решимостью, словно гигантская крыса грызёт в темноте свою клетку.
В конце концов Джек, как и предполагал изначально, стал брать на себя всё больше и больше. И хотя Стивен с Ягелло уверяли, что он работает слишком много, гораздо больше того, что можнобыло считать справедливым, им пришлось признать свою собственную неэффективность по сравнению с ним. В итоге в один из дней рабочие внизу развели особую активность, ведя невидимую, зато прекрасно слышимую деятельность на дальней стороне рва за стеной. Джек был в уборной, Ягелло у своего окна, около которого на сквозняке трепыхались свежевыстиранные рубашки, а Стивен находился в средней комнате, погружённый в собственные мысли, когда с продолжительным и оглушительным грохотом обрушилась верхняя половина внешней стены.
Облако пыли осело, и показались крыши и мансарды Рю-де-Нёф-Фиансе. Все окна в поле зрения были закрыты кроме одного, самого ближнего, из которого молодая женщина глазела на внушительную кучу обрушившихся камней.
— О-о-о! — вскрикнул Ягелло, улыбаясь и размахивая флейтой. Эта дама оказалась первым живым существом, которое он увидел за пределами тюрьмы за несколько недель.
Она посмотрела на него, улыбнулась в ответ, махнула рукой и отодвинулась от окна, но её ещё можно было разглядеть внутри комнаты. Спустя какое-то время дама вновь выглянула, разглядывая небо, абсолютно чистое небо без облачка, рассмеялась и молодые люди к обоюдному удовлетворению рассматривали друг дружку какое-то время, жестами указывая на обрушенную стену и поднося руки к ушам, чтобы показать, какой сильный при этом был шум.
Со своей неприметной позиции в центре находящейся в полумраке комнаты, Стивен не отрываясь наблюдал за этой сценой.
— Оставайся на месте! — выкрикнул он Джеку, который как раз собрался выползти из своей норы.
— Не приближайся к комнате Ягелло. Посмотри из этого окна. Видишь женщину? Похоже, имеет место быть классическая ситуация — пленник и дева — это просто банально. Но если ты покажешься, всё пропало.
— Что, чёрт возьми, пропало?
— Брат мой, — сказал Стивен, положив свою руку на руку Джека. — Я совсем не романтик, как, прости, и ты.
— Пожалуй, что так.
Он выглянул в центральное оконце, почёсывая ярко-рыжую и очень густую шестидневную бороду.
Щетина Стивена была чёрной и редкой. Только лицо Ягелло оставалось гладким, будто только этим утром над ним поработал цирюльник. Леди вернулась: она поливала цветы в горшках, не обращая внимания ни на какие взгляды и что-то насвистывая находящемуся в клетке из ивовых прутьев голубю.
— Что за милое создание! — сказал Джек. — Боже, что за милашка, — и сильным голосом, будто на квартердеке, крикнул литовцу: — Мистер Ягелло, сыграйте что-нибудь грустное. А потом спойте «Не каменные стены темницу создают«,*10] вы меня слышите?
Ягелло всё ещё напевал, когда принесли обед. Юная особа снова поливала цветы.