куда бы я ни отправился, обязательно его встречу. Возможно, вы знаете мистера Рэя, мистера Эдмунда Рэя?
Стивен знал мистера Рэя, но по одной несчастливой случайности, в связи с эпизодом, когда Джек Обри обвинил этого джентльмена в нечестной игре за карточным столом выражениями, весьма незначительно замаскированными приличиями. Рэй не счёл нужным просить обычных в таких случаях объяснений — возможно, посчитал употреблённые выражения в достаточной степени завуалированными — а при столь долгом отсутствии Джека инцидент сошёл на нет. Едва ли стоило сейчас настаивать на этом знакомстве, особенно учитывая, что сэр Джозеф не имел к данному делу ни малейшего отношения. Его яркий, понимающий взгляд был направлен на покрытый холстом свёрток.
— Эти бумаги я получил в Бостоне, — разворачивая пакет, пояснил Стивен. — На первой странице вы найдёте краткий отчёт о способе, которым они ко мне попали, на следующем — описание остального содержания. Большинство местного значения и майор Бек в Галифаксе уже принимает меры. Но могу без лишнего хвастовства сказать, что некоторые имеют более широкую, повсеместную ценность.
Сэр Джозеф надел очки и сел к столу, сбоку от него стояла лампа.
— Боже мой! — вскричал он мгновенье спустя. — Это же личные бумаги Джонсона!
— Именно так, — кивнул Стивен.
Доктор поднялся и подставил спину огню, откинув фалды сюртука вперёд, чтобы тощие ляжки полностью ощутили исходящее тепло, и наблюдал за сэром Джозефом. В
воцарившейся тишине тот читал, полностью сосредоточившись на освящённом лампой круге света, с достойным зависти рвением подмечая в материалах все детали. Кроме шелеста страниц и редких восклицаний «Ах, лиса... хитрая бестия...» больше не слышалось ни звука. Спустя какое-то время Стивен повернулся к книжным шкафам:
Мальпиги, Сваммердам, Рэй, Реомюр, Бриссон, свежие работы французов, включая эссе Кювье,[11]которого он сам ещё не видел. Доктор присел на подлокотник кресла и пролистал первые главы, затем отправился в кабинет сэра Джозефа, чтобы взглянуть на описываемое в книге насекомое. Ящик за ящиком, заполненные любовно умерщвлёнными созданиями, приколотыми булавками и подписанными. Во втором ящике он обнаружил очень редкого гинандроморфа, желтушку шафрановую, одновременно имеющуюпризнаки самца и самки, а под её научным названием подпись: «В подарок глубокоуважаемому другу, доктор П.Х.» Эти инициалы он использовал на службе в то время, когда подарил Блейну бабочку: сэр Джозеф всегда был начеку, и кроме него самого никто бы не смог расшифровать многочисленные инициалы, красующиеся на внушительном количестве образцов в этой обширной коллекции, особенно экзотических жуках, как определил Стивен, некоторых с Явы, моря Сулавеси, Цейлона и Счастливой Аравии,[12] без сомнения дары широкой сети агентов, всех столь же безымянных для него, как и он для них. Мэтьюрин нашёл своё насекомое, болезненного вида долгоносика, и вернулся к тексту, наклонив книгу и футляр так, чтобы они оказались в круге света. Сэр Джозеф продолжал читать.
Стивен с головой зарылся в аргументацию Кювье. Она была убедительна, изящно изложена, хотя где-то вкралась ошибка: доктор вернулся на пару страниц назад, пальцем указывая на хоботок долгоносика, но ссылки на иллюстрацию оказались неясными. Не проведи он весь день в дороге и не будь часть его разума так занята Дианой, возможно, ошибку было бы проще обнаружить. Подчас мысли было трудно контролировать и не будь доктор этим занят всё время, он бы уже оплакивал смерть Дианы, по крайней мере, смерть бесконечно воспетого мифа. Безрадостная, унылая, монотонная горечь. Эта скорбь не была чиста — она больше не занимала его целиком, возможно потому что всё чаще и чаще, самым неожиданным способом, старый миф и новая реальность обретали склонность сходиться в одной точке. Возможно, размышлял он, причиной тому был брак:
они были знакомы очень давно и хотя по существу оставались посторонними, судьбы их невероятно переплетались. Диана Вильерс. Стивен уставился на танцующее пламя и Кювье отступил, померк, стал бесконечно далёким.