Он выбрал простую жизнь, которая для людей в горах была в некотором роде неизбежностью. Эту умеренность обусловливала местность, суровая и трудная жизнь словацких горцев.
Его философия была хороша и полезна до войны или, пожалуй, до тех пор, пока он не приехал в Паланк.
Когда он поднимался на «голгофу», злость его прошла. Он уже не грозился, что убьет жену, зарежет, как курицу. Его грызла тоска и в еще большей степени неуверенность в том, что будет вечером, что будет завтра… что будет дальше. Он боялся даже думать об этом. Выпад жены парализовал его настолько, что он почти упрекал себя за него, словно это была его собственная вина. Только оскорблений нельзя было простить.
Внизу, у реки, он заметил девушку и узнал в ней свою дочь. Вскочил и начал быстро спускаться по виноградникам, потом ему пришлось замедлить шаг — так дрожали колени. Внизу на дороге он остановился.
Когда Эва увидела его, она медленно повернулась и двинулась к дому, все убыстряя шаг, словно боялась, что он ее догонит.
После обеда Речанова усадила Волента в кресло и села напротив, отчего он снова вспыхнул. Без обычных вступлений она сказала, что с сегодняшнего дня они вдвоем принимают на себя все заботы о торговле и лавке, так как на Речана рассчитывать больше нечего.
У Волента перехватило дыхание, он усердно кивал, но долго не мог обрести дар речи.
— Ну, раз вы так говорите, пани Речанова… — пробормотал он наконец.
— Да, так говорю, — подтвердила она с решительным видом, который не всякой женщине к лицу, — и так оно и будет. Он с этого времени будет приказчиком, если вообще захочет работать. А если вздумает ерепениться, получит то, что заслужил.
— Вы здесь хозяйка, вам виднее, — подыгрывал ей Ланчарич.
— Сама знаю, не волнуйся, — улыбнулась она самоуверенно.
— Но знаете ли вы, — попытался пошутить Волент, чтобы немного преодолеть смущение, которое он чувствовал в ее близости, — кто в Паланке делает торговлю?
— Мужчины? — спросила она язвительно.
— Мужчины, геть, мужчины делают кшефты, — засмеялся он через силу.
— А кто управляет мужчинами, этого ты не знаешь?
Он рассмеялся веселее:
— В Паланке говорят, что женщины должны держать кошку, думать о перине и поварешке.
— А ты что, не любишь торговые дела? — спросила она, разглядывая его и улыбаясь оттого, что он краснеет и отводит глаза.
— Да нет! — воскликнул он слишком громко. — Нет, это мой хлеб, я, геть, пани Речанова, только это и умею делать.
— Значит, ты будешь делать то, что умеешь, так как Речан этого не умеет, и мне здесь нужен мужик, а не тряпка, которую любой может в два счета обернуть вокруг пальца.
— Но он, — начал сбивчиво Волент, — неплохой человек.
— Для других — да, но не для нас с Эвой.
— Но ведь можно было бы договориться и с ним, разве нет?
— Нельзя. Ты сам хорошо знаешь это.
— Все еще можно поправить, — сказал он, сам не зная для чего.
— Ты что, без него не обойдешься? — спросила Речанова резко.
— Почему же… обойдусь… но если мы останемся без него, то одного человека нам будет не хватать.
— Не бойся, он не уйдет, не покинет свою дочь. Да разве ты не говорил, что нам нужен еще один помощник? Или тебе не верится, что мы оба теперь начнем им командовать?
Он покраснел и в ужасе уставился на пол.
— Ну что?! Тебя это мучает?
— Как же я буду командовать им, раз он здесь мештер?
— Ты можешь называть его так, этого я тебе не запрещаю, но делать ты будешь то, что скажу тебе я, а он в свою очередь — то, что скажешь ему ты, и скажешь это так, будто приказала я. Не бойся, скоро привыкнешь, и тебе это перестанет казаться странным.
Минуту он сидел неподвижно, не зная, что ему ответить.
— Такова жизнь, — опередила она его.
— Но мештеру не следует совсем выходить из торговли, — сказал он наконец, чтобы не выглядеть человеком, который визжит от радости, что у него вдруг все так удается.