— С тобой не договоришься… В общем, сегодня я с тобой не пойду, — заявила на это дочь.
— Ты случаем не заболела?
— Давно заболела, мамаша, давно голова у меня кругом идет, что вы один в лес, другой по дрова, словно не муж и жена. Разве не видишь, мама, — повысила голос дочь, — что я как из-за угла мешком ушибленная? Как я могу терпеть ваши свары? До каких пор, а? До каких пор?! Почему я должна плясать под вашу дудку?! Ты… мамочка, сильно ошибаешься, если думаешь, будто мне все равно, что вы живете как кошка с собакой.
— А разве это моя вина? — спросила мать спокойно. — Ты хорошо знаешь, что я все сделала, только бы он образумился, но кто виноват, что с ним сладу нет?
Свет погас, обе вышли из спальни и перешли в гостиную, откуда разговор уже не был слышен.
Так он услышал что-то вроде информации о сокрытом от него образе мыслей своей жены. Но что же все-таки испортило отношения между женой и дочерью? Не иначе мать чем-то обидела ее. Но чем? А что, если она где-то показала себя в таком свете, что оскорбила дочь? Что? Его жена…
В голове у него начало покалывать, ему пришлось сесть. Господи! Ведь, если она ко всему прочему еще и путается с каким-то мужиком, он этого не переживет…
Подслушанный разговор был зловещим. Его дочь пьет и курит! Это конец. Он был не в состоянии пошевелиться, таращил глаза и боялся думать дальше. Он ведь не перестал любить жену, и даже любил ее еще больше, как это часто случается с брошенными мужчинами. Напрасно он ругал ее, даже не раз проклинал, проклял в тот миг, когда впервые увидел ее на деревенской гулянке, но любить никогда не переставал. Он не мог представить себе жизни без нее.
Что ему делать? Неужто шпионить, следить за ней? С кем она проводит время? Почему он не узнал об этом раньше, когда впервые ему стали подозрительны ее вечерние отлучки? Вот теперь он точно заболеет! От такой жизни и ноги протянуть и спятить недолго. Отныне жизнь его станет адом. Ревность высушит его, сведет в могилу. Почему он не взялся за ремень сразу же, как только она впервые попыталась встать на дыбы! Он должен был ее высечь, избить до крови, чтобы не смела показывать свои коготки! Но он, дурак, все старался быть уступчивым, позволил ей вить из себя веревки, не послушался мудрого совета, что женский зад надо отхлопать ремнем, чтобы выбить из него спесь. Господи, как он мог это допустить! Со всем смирился, все принял без гнева, гордости своей не показал, собственная дочь из-за этого его возненавидела, и вот сейчас он стал приказчиком на собственной бойне, а дома — слугой!
Перед воротами остановилась легковая машина жены, которую она все же купила у таксиста и зарегистрировала на имя дочери. Она и замуж-то уговаривала ее выйти для того, чтобы постепенно перевести на нее все имущество. Так одним выстрелом, думала она, убьет двух зайцев: обставит и мужа, и Ланчарича, если бы тому вдруг вздумалось потребовать свой пай. И знала, что муж с этим согласится, его это даже успокоит. (А она ради богатства и власти над домом, мясной и всем имуществом была готова объединиться хоть с чертом.)
Речан услышал, как жена спешит по дорожке к воротам, степенно и сдержанно здоровается с шофером, садится и при полном свете фар уезжает…
В комнате у дочери зажегся свет.
Он спустился в кухню и лег. У него болели голова и сердце. Через минуту встал, чтобы пойти к дочери посоветоваться, что делать, но сразу же остановился, боясь, что она его высмеет. Да он уже и отвык входить к ним в комнаты.
Лежал он долго, даже курить не мог. Вдруг встрепенулся. В доме было какое-то движение. Тут же все стихло, и ему уже начало казаться, что у него просто галлюцинации от головной боли, но шаги раздались явственней. Он испугался. Что происходит? Кто-то забрался в дом? К дочери? Тут он отчетливо уловил, что где-то передвинули стул. Он испугался: что это? Неужели его малышка Эва решила ночью бежать из дому?
Речан вскочил с дивана, хотел вбежать в комнаты, но как-то автоматически завернул в переднюю и оттуда помчался вверх по лестнице на веранду.
Выглянул через окно и быстро протер потный лоб. Двустворчатая стеклянная дверь из гостиной была открыта настежь, на бетонном полу широкой террасы с невысоким барьером стоял рояль, возле него высокий столик для цветов, на котором горела керосиновая лампа с большим абажуром из матового стекла в форме колокола. Лампа светила вовсю, вокруг нее кружились загадочные ночные бабочки и мошки, последние в этом году.