— Гм, — вздохнула Эва, — как же вы в таком случае можете…
— Могу… Она такая испорченная, что даже я рядом с нею благородный и честный, — иронизировал Куки над вздохами Эвы — Она делает то, чего я не посмел бы. Наверно, это в ней и притягивает меня. Но многие музыканты, в том числе и самые великие, любили порочных женщин. Они больше всего вдохновляли их своей страстностью и необузданностью…
Куки начал с напускной задумчивостью ходить по террасе. Потом молча подошел к роялю и попробовал подтолкнуть его к двери. Эва тут же прыгнула, чтобы помочь ему. Куки бросил рояль и вернулся к лампе, словно она притягивала его, как ночных насекомых.
— Я никогда не забуду вас, Эва, — сообщил он девушке. — Я очень любил ходить к вам.
С трагическим видом он подошел к барьеру террасы, проворно перепрыгнул его, потом было слышно, как он идет по саду, насвистывая, перелезает через забор и спрыгивает на тротуар.
Эва все это время стояла не двигаясь, потом автоматически двинулась к двери, медленно вернулась к лампе, механическим движением подняла ее и унесла в комнату. Потом заперла дверь и через минуту потушила свет. Вскоре потемнели и окна ее спальни.
Речан подождал, не произойдет ли еще чего-нибудь. То, что дочь ушла в свою комнату, его успокоило. Он боялся, что она будет ходить по дому. Он спустился в кухню и до утра проворочался без сна, все прислушиваясь, не пойдет ли дочь с отчаяния в ванную, где лежит его бритва. Он не мог дождаться утра. В ту ночь, хотя отчаяние не давало ему спать, он решил наконец кое-что предпринять.
Речан ходил по двору, держась за лацканы пальто, и от волнения хромал. Он думал о том, что снова натворил. Вчера набрался мужества, зашел к Воленту и попросил, чтобы тот взял его с собой в северную Словакию. Волент сделал вид, что просьба мастера его не удивила, и, поразмыслив, сказал, что ладно, мол, он в дороге ему для чего-то там пригодится. К тому же раз ему так сильно хочется…
Речан поблагодарил, ему и в голову не приходило, что это так неловко. Волент держался самоуверенно, смотрел на просящего с таким превосходством, что, будь на месте Речана другой, он бы сквозь землю провалился.
Мясник подошел к карликовым сливам и оперся на одну из них — так сильно скручивало его волнение.
У него онемели ноги, он сел на землю, поднял уже спокойнее козырек картуза, выпрямил ноги и пошарил в кармане брюк, ища табак. Медленно, раздумчиво скрутил сигарету. Затянулся, задержал дыхание, прошел языком по верхней губе и медленно выдохнул. Это насилие над собственными легкими доставляло ему удовольствие. Дым у него выходил изо рта и носа, поднимался вверх и растворялся в воздухе, словно уходил куда-то на табачные поля за Паланком. Весной они расцветут цветом, алым, как поставленная против огня человеческая ладонь, как открытая рана или рассеченная кость. Ах, этот цвет! Розовый, острый, как коготь хищника, безжалостный, неизменный, душащий, скулящий, как пес. Паланкские поля розового цветущего табака! Бесконечные, сочные, жадные, берущие цвет из ядов земли, светящиеся, не знающие ни любви, ни сострадания. Из года в год, каждой весной, и всегда цвета рассеченной человеческой плоти!
Речан прислушивался, не идет ли Волент. Ученик Цыги, черный увертливый парнишка, сейчас лежал в больнице после операции аппендицита. Как же он испугался, что и этот мальчишка у него пропадет! Только этого ему не хватало! Не было дня, чтобы он не забегал в больницу справиться, не ухудшилось ли его состояние.
Он услышал крадущиеся шаги за воротами. Кто-то постоял перед ними, потоптался на месте, попробовал нажать ручку, потом толкнул левую створку. Мокрую поверхность подворотни осветили скупые солнечные лучи. Внутрь заглянула дочь, но, заметив его, исчезла.
Он поднял беспомощно плечи и нерешительно покачал головой. С тех пор как ее посетил Куки, Эва потеряла интерес ко всему и все время сидела дома.
Они ехали на север и молчали. Речан смущенно смотрел в окно на осенний пейзаж, опустевший и голый, а Волент ел хлеб с колбасой, запивая чаем из термоса; ему, мол, некогда было дома пообедать, столько дел. Вид у него был довольный, самоуверенный, он не вертелся в кабине, как Речан.
Проезжая деревню, они остановились перед шлагбаумом, пропуская пассажирский поезд со стареньким паровозом — тем самым, что когда-то привез сюда Речана. Он смотрел, как приближается паровозик, и, прикрыв глаза, слушал ритмические удары небольшого станционного колокола. И вдруг спокойно открыл дверцу кабины и с невозмутимым видом выпрыгнул на шоссе, подлез под шлагбаум, чем вызвал недовольство пожилого железнодорожника с красным флажком, но не обратил на это внимания. Состав остановился. Речан вошел в последний вагон и сел. Когда поезд тронулся, Речан вышел в тамбур. Облокотился о железные перила и с каменным лицом смотрел на удаляющийся железнодорожный переезд. Машина с Волентом переехала его и помчалась вниз по деревне на север.