Потом пошла к дочери и сообщила ей новость: отец бросил их — скорее всего, уехал домой. Он, как она предполагала, явился ночью — видно, у них испортилась машина, — увидел их в гостиной в обществе стольких мужчин, переоделся и убрался домой к своей мамаше. Эва вытянулась под периной, прикрылась ею до подбородка, покраснела, отвернулась и уставилась в угол. Мать это рассмешило, она медленно повернулась, закрыла дверь и ушла в ванную. Приняв ванну, она плотно позавтракала, с необычной сердечностью болтая со служанкой. Когда она одевалась, то несколько раз невольно хлопала в ладони, что все ей так удается. Посмотрела в окно, порадовалась хорошей погоде и пошла пешком в город.
Мясная была закрыта, что ей не понравилось, грузовик стоял на улице ниже ворот. Волент сидел в кухне у стола и пил вино. Он обрадовался, что это она, так как боялся прихода мастера. Возвратившись из поездки, он сразу заметил, что хозяин был здесь и перевернул все вверх дном. Волент сообразил, что за этим последует, поэтому даже не открыл мясную, а только выложил товар. Он сидел у себя и ждал. Он и сам не знал, как будет реагировать на посещение мастера (просить прощения? Иронизировать? Врать? Угрожать? Шантажировать?), но сдаваться не собирался, у него не было ни малейшего желания уходить. Он решил бороться до последнего.
Когда Речанова, коротко с ним переговорив, ушла, он пошел в спальню и растянулся на кровати, улыбаясь во весь рот: он верно рассчитал, что уйдет отсюда, но не прочь со двора, а прямо в особняк на Парковой улице! Он начал прикидывать, кого же взять на должность помощника, на этот раз на должность своего собственного приказчика. Это должен быть солидный мужик, постарше и женатый.
Эва Речанова тем временем пошла к зданию почтамта, чтобы заказать телефонный разговор с братом. Когда она вернулась оттуда, шторы на ее мясной были уже подняты. Довольная, она сказала себе, что именно так и представляла себе это.
Речан остановился на родном дворе, ожидая, не разбудит ли стук деревянной калитки его домашних. В дверях на открытой деревянной галерее должна была появиться мать. С братом он уже поздоровался — когда проходил мимо сельмага, к нему выбежал плотный мужик в плаще и берете, который увидел в окно, как он степенно шагает по середине улицы, добродушно здоровается со знакомыми, удивленно посматривающими на его одежду. Младший брат Яно похвастался своим здоровьем, лавкой и домом в бывшем лесничестве над селом (в деревне не было человека, который не зарился бы на него, это был большой, красивый дом, мечта их детства, он светился там, на горе), сказал ему, что живет он хорошо, что сестра их Катка тоже ушла из отчего дома, вытянула у матери свою долю и переселилась в Подбрезову, куда уже раньше ездил на работу ее муж. Яно пообещал, что придет домой обедать, и побежал обратно вверх по лестнице к своим покупателям, которые тем временем вышли полюбопытствовать и раскачали бубенчики, повешенные над входом в лавку.
Дверь на открытую галерею все не открывалась, мать не выходила. Он оглядывал все вокруг, осмотрел кур на дворе, которые копошились около высоченного шеста с белой бутылкой на макушке, вытер платком шею и внутреннюю часть шляпы и потом поднялся на галерею, тянущуюся вдоль стены дома вплоть до пристройки, сел на скамью и озабоченным, сосредоточенным взглядом уставился в щели между досками. Он чувствовал голод, усталость, да к тому ж после известия, что брату живется хорошо, а сестра уехала, настроение его упало. Вряд ли Яно поддержит его план, вряд ли, ничто в мире не способно извлечь его из лесничества, о котором он столько мечтал. А мать? Она тоже не захочет оставить дом без присмотра. Катки нет. На такое он не рассчитывал, он-то думал, что она больше всех других поддержит его предложение увезти брата с семьей и мать в Дольняки, чтобы самой заполучить весь дом и стать полной хозяйкой.
Вышло солнце, и стало совсем тепло. Он слушал деревенский шум, близкие и знакомые звуки.
Вдруг за спиной у него раздалось:
— Что же ты не войдешь?
Речан, растроганный, встал, чтобы осторожно обнять мать, и в первый момент его ошеломила ее дряхлость. Она сказала, что увидела сына из передней комнаты. Потом провела через сени с печью в горницу с видом на цветник перед домом. У него не было сил даже вздохнуть. Она повернулась к нему, спросила, что его привело домой, и, не дожидаясь ответа, открыла перед ним низкую дверь с высоким порогом. Он коротко сообщил ей, что приехал просто так, снял ботинки, вошел, положил свои вещи и босиком прошел по коврам. Они покрывали дощатый пол, натертый мастикой, все пространство большой комнаты, обставленной массивной дубовой мебелью, изготовленной по заказу. Здесь господствовал порядок, чистота, строгая гармония красок. Блеск белых стен комнаты усиливали солнечные лучи, желтое дерево резной мебели, вышивки, расписные тарелки над угловой скамьей, красная скатерть на столе, зеленый кафель цилиндрической печи, большие, выглядевшие дорогими стенные часы из Амстердама, которые отец Речана тащил всю дорогу на коленях или на спине, чтобы они не попортились при толчках поезда. А над всем царила большая люстра из расписного фарфора, спускающаяся с массивной балки на позолоченных цепях.