Волент вернулся поздно вечером, когда Речаны уже собирались спать. Его энергичный стук в окно застиг Речана в момент, когда он, стоя на одной ноге, снимал штаны. От стука он дернулся, так что упал бы, если бы не спинка кровати, за которую он в последний момент ухватился. Он подбежал к окну, оглянулся и, убедившись, что жена в розовом нижнем белье, какое тогда носили, потому что мужчинам оно казалось самым возбуждающим, уже успела прыгнуть под перину, осторожно откинул угол толстого одеяла, повешенного на гвоздях и закрывающего все окно. На улице стоял приказчик и, держа за пазухой пакет, торопливо показывал рукой, чтобы мастер вышел во двор.
— Кто там? — спросила жена.
— Волент, — ответил Речан не без раздражения.
— Ну да, конечно, — пробормотала она, с довольным видом закутываясь по самый подбородок. — А чего ему надо?
— Зовет чего-то на улицу, — пробормотал муж, одеваясь.
Она вздрогнула:
— Уж не случилось ли чего?
— Навряд ли. Что могло случиться? Принес табак и хочет передать. Сама знаешь, — добавил муж веселее и минуту смотрел на ее обнажившееся плечо, крепкое, смуглое, с заметными кружочками от оспы, — что он не может не похвастаться…
Жена озорно рассмеялась, так и он не удержался от смеха, потом спрятала голову под перину, чтобы муж не видел, как она развеселилась.
— Потуши, — сказала она ему, когда он уже собирался выйти, — я накину что-нибудь на себя, а то как бы он случайно не увидел меня, потому что все вы мужики — паршивцы.
Он слегка улыбнулся и сморщил нос. Протянул руку к выключателю, в темноте нащупал ручку и тихо вышел. Уже за дверью услышал, как жена резко вскочила со скрипучих пружин кровати и тяжело опустила на пол свои крепкие ноги. Речан состроил гримасу — уж лучше бы Воленту засидеться в корчме.
— Мештерко, я хочу сказать вам пару слов, — подал голос Волент из темноты возле калитки загона.
— Ну что там у тебя? — спросил Речан, зябко поежившись.
— Пойдемте ко мне на большой дебатшаг — разговор, значит. Холодно, не стоять же нам здесь, — сказал он и открыл калитку в загон, — да и женщин перебудим. Им незачем слышать о том, что они получат от мештерка и Волента к рождеству под елку. Не сомневайтесь, придется им от радости пустить слезки!
— Не можешь вытерпеть до утра? — спросил Речан.
— До утра? Когда дело идет о торговле, Воленту до утра так же далеко, как отсюда до Кечкемета, да я глаз не сомкну от мысли, что вы об этом еще не знаете.
— Торговля? — протянул тихо, но уже покорно мясник и пошел в темноту за приказчиком.
Волент быстро растопил железную печку, занавесил окно, ловко убрал со стола пепельницу, полную окурков, большой светильник, какую-то книжку, вроде служебника, вытряхнул перед дверью скатерть, разостлал ее, поставил на нее вычищенную пепельницу, бутылку черешневой наливки и два стаканчика. Потом открыл пакет с табаком, разложил его содержимое на кровати, вымыл руки в жестяном умывальнике, налил настойку в стаканчики и тогда уже сел. Весело посмотрел на мастера, потом хлопнул в ладоши.
— Ну, мештерко, выпьем, чтобы нам не было холодно… и чтобы все у нас шло так, как сегодня.
Речан поднял стаканчик против света, молча кивнул головой, запрокинул голову и влил в открытый рот черешневую настойку, которая сразу согрела его.
— Мештерко, — начал Волент серьезно, — перво-наперво нам не мешало бы вспомнить, что в Паланке сейчас делают все гентеши — все мясники получше.
— Богатеют, — ответил Речан хотя и чистосердечно, но скорее всего из желания потрафить своему приказчику, так как тот любил говорить и слушать только об этом.
— Так оно и есть! — крикнул Волент весело. — Правильно, мештерко, и это, как я говорю, клевая работа, и нам, слава богу, не приходится ронять слезы… и мы знаем что почем… да, нам не надо ронять слезы. Правильно я говорю? Так или не так? Я хотел сказать, что нам, гентешам, сейчас идет карта, многие — вы тоже, наверное, слышали — переселяются на самые лучшие улицы, покупают самые что ни на есть лучшие дома, машины… Я не знаю, известно ли вам это, только и нам никак нельзя отставать от них, потому что в один прекрасный день все кончится, мяса будет столько, что люди будут выбирать вот так, — он брезгливо шевельнул указательным пальцем, как будто листал книгу. — Тогда они будут выбирать себе и мясника, тогда, ну… Я плохо выразился, я хотел сказать, что когда они начнут вот так выбирать мясо, — он снова повторил движение, каким листается книга, — то точно так же будут выбирать себе и мясника. Понимаете? Вы Паланк не знаете, а я знаю, как это здесь бывает. Здесь, мештерко, каждый выбирает торговца по себе, здесь самый лучший из лучших покупателей всегда и самый богатый. Такой и ест больше всех, потому что у него много знакомых и сам он занимается торговлей. Здесь, мештер, каждый хочет быть богатым, а если он еще не стал таким, то хотя бы ходит покупать туда же, куда и тот, кому он завидует. В Паланке всякий хочет выглядеть состоятельным, всегда так было, и, вот увидите, придет время — так будет, я это знаю, потому что толкаюсь среди людей. Ну, мы тоже можем позволить себе многое, хотя начинали хуже остальных. Я знаю, что вы думаете. Вы скажете: не надо, мол, зарываться, что мы тоже не спали, — но я говорю вам, что надо держать марку, нам так положено. Мы не должны отставать ни в чем, это точно, мы, мештерко, через пару лет должны стать здесь первыми, и я гарантирую вам, что если вы послушаетесь меня, мы действительно станем первыми. Ну а теперь давайте еще разок выпьем, потому как сейчас будет самое главное. Сейчас вы узнаете, что ваш приказчик не какой-нибудь рохля.