— Попытайте счастья в фирме «Эй энд Пи», — посоветовал Моррис.
— Может быть.
Моррис замолчал. Фрэнк надел шляпу.
— А что с вами? — спросил он, глядя на Моррисову забинтованную голову. — Несчастный случай?
Моррис кивнул. Ему не хотелось говорить о том, что произошло; Фрэнк был несколько разочарован, но ушел, так ничего и не сказав.
В понедельник, когда Моррис снова мучился над ящиками, Фрэнк опять оказался под боком. Он приподнял шляпу и сообщил, что отправляется в город искать работу, но у него есть время и он поможет Моррису с ящиками. Он втащил ящики, загрузил бутылки в холодильник и сразу же ушел. Однако, Моррису показалось, что час спустя Фрэнк прошел мимо лавки в обратном направлении. После обеда, когда Моррис ходил за своим «Форвертсом», он увидел, что Фрэнк сидит в кондитерской и беседует с Сэмом Перлом. На следующее утро в шесть часов Фрэнк снова помог Моррису втащить ящики и благодарно согласился зайти в лавку на чашку кофе, которую ему Моррис с готовностью предложил: он сразу видел, когда человек голоден.
— Как с работой? — спросил Моррис за завтраком.
— Так себе, — сказал Фрэнк, не глядя Моррису в глаза.
Он был возбужден и думал как будто о другом. Каждые несколько минут он ставил чашку на блюдечко и беспокойно озирался. Выражение глаз у него было какое-то измученное, он несколько раз раскрывал рот, но ничего не произносил, словно решив, что говорить не стоит. Казалось, ему обязательно нужно было что-то сказать, на лбу у него выступил пот, зрачки расширились, но он так и не мог решиться выдавить из себя ни слова. Он глядел на Морриса так, словно его сейчас стошнит; но после нескольких безуспешных попыток высказаться он, вроде бы, сдался, и глаза у него потускнели; он глубоко вздохнул и допил кофе. Затем он громко рыгнул, и это его как будто облегчило.
«Что бы ты ни хотел сказать, — подумал Моррис, — скажи это кому-нибудь другому. Я всего лишь бакалейщик».
Он поежился в кресле, со страхом подумав, что ему, кажется, снова становится хуже.
Фрэнк подался вперед и, казалось, готов был заговорить, но лицо его вдруг перекосилось, и тело забил озноб.
Бакалейщик кинулся к газовой плите и налил чашку дымящегося, горячего кофе. Фрэнк проглотил ее в два глотка. Дрожь унялась, но он выглядел жалким, несчастным, как будто, подумал Моррис, вдруг потерял надежду получить то, что страстно хотел иметь.
— У вас грипп? — участливо спросил Моррис.
Фрэнк кивнул, чиркнул спичкой о подошву, зажег сигарету и стал молча курить.
— Паршивая у меня была жизнь, — сказал он вдруг и снова замолчал.
Бакалейщик не ответил. Немного помолчав, он решил, что хорошо бы разрядить гнетущую обстановку, и спросил:
— А где живет ваша сестра? Может, я ее знаю?
— Я не помню точного адреса, — монотонно ответу Фрэнк. — Где-то возле Парка.
— А как ее зовут?
— Миссис Гарибальди.
— Странное имя.
— То есть, как это? — Фрэнк взглянул на Морриса.
— Я имею в виду, кто она по национальности.
— Итальянка. Я итальянец по происхождению. Меня зовут Фрэнк Элпайн, а по-итальянски — Альпино.
Запах сигареты Фрэнка дразнил Морриса, ему безумно хотелось закурить, и он тоже достал сигарету. Моррис думал, что сумеет удержаться от кашля, — но не сумел. Он закашлялся так, что у него, казалось, голова разламывается. Фрэнк с интересом следил за ним. Ида застучала сверху, и Моррис смущенно бросил окурок в мусорное ведро.
— Она не любит, когда я курю, — объяснил он между двумя приступами кашля. — У меня что-то не в порядке с легкими.
— Кто это?
— Моя жена. У меня катар или что-то в этом роде. У моей матери был катар всю жизнь, а она, слава Богу, прожила восемьдесят четыре года. Но в прошлом году мне делали рентген и нашли два очажка. И мою жену это напугало.
Фрэнк молча отложил сигарету.
— Что я хотел сказать про свою жизнь, — проговорил он медленно, с натугой, — так это то, что жизнь у меня была чудная: то есть не чудная, а так какая-то. То есть, мне крепко досталось. Сколько раз, казалось, плывет в руки мне что-то, чего я хотел: например, хорошая работа, или образование, женщины — и в последний момент все срывалось. — Он сидел, крепко зажав руки между коленями. — Не спрашивайте, почему, но рано или поздно все, что я хотел бы иметь, от меня уходит — так или иначе, но уходит. Я работаю, как лошадь, чтобы получить то, что мне хочется, а когда уже кажется, вот оно, близко, я делаю какую-нибудь глупость, и все летит вверх тормашками.