Ида завела обо всем этом разговор с Моррисом и спросила, не замечал ли тот чего-нибудь между Фрэнком и Элен.
— А, не говори глупостей! — отмахнулся бакалейщик.
Он подумал было про такую возможность, но, обмозговав все как следует, выбросил эту мысль из головы.
— Моррис, я боюсь, — сказала Ида.
— А! Ты всегда боишься, даже того, чего и нет вовсе.
— Скажи ему, чтоб он ушел: дела в лавке пошли лучше.
— Так-то так, — пробурчал бакалейщик, — но кто знает, как будут идти дела через неделю? Мы же решили, что он останется здесь до лета.
— Моррис, будут неприятности.
— Ну, какие могут быть от него неприятности?
— Моррис, — сказала Ида, скрестив руки, — помяни мое слово: не миновать беды.
На Морриса эти слова сначала не действовали, но потом он тоже заволновался.
На следующее утро бакалейщик и его помощник сидели за столом и чистили вареный картофель для салата. Кастрюля была освобождена от воды и стояла на боку. Они сидели рядом, наклонясь над грудой горячей, дымящейся картошки, маленькими ножами снимая тонкую кожуру с крупинками соли. Вид у Фрэнка был болезненный, он не брился, и под глазами лежала густая тень. Моррис подумывал, уж не запил ли его помощник, но от Фрэнка никогда не пахло спиртным. Они работали молча, каждый был погружен в свои мысли. Через полчаса Фрэнк вдруг заерзал на стуле и сказал:
— Послушайте, Моррис, если бы кто-нибудь спросил вас, в чем заключается еврейская вера, что бы вы ответили?
Моррис перестал чистить картошку и задумался.
— Я хотел бы понять, — продолжал Фрэнк, — что же все-таки такое евреи?
Моррис стыдился, что ему не хватает образования, и подобные вопросы его всегда смущали. Однако он чувствовал, что сейчас обязан ответить.
— Мой отец говаривал: для того, чтобы быть евреем, достаточно иметь доброе сердце.
— А что скажете вы?
— Ну, самое главное — Тора. Это — Закон. Еврей обязан верить в Закон.
— Можно вас кое о чем спросить? — продолжал Фрэнк. — Вы считаете себя настоящим евреем?
Моррис вскинулся.
— То есть как это так, считаю ли я себя настоящим евреем?
— Не обижайтесь, пожалуйста, — сказал Фрэнк. — Но, по-моему, я могу доказать, что вы не настоящий еврей. Во-первых, вы не ходите в синагогу; по крайней мере, я ни разу не видел, чтобы вы туда ходили. Во-вторых, ни вы, ни ваша семья не соблюдаете кошер. Вы даже не носите этой маленькой шапочки — я помню, один еврей-портной, с которым я познакомился в Чикаго, никогда не снимал ее. И еще тот портной три раза в день молился. Я слышал, как ваша супруга говорила, что вы открываете лавку даже по еврейским праздникам, хотя она рвет и мечет, чтобы вы этого не делали.
— Ну, иногда, — краснея, сказал Моррис, — приходится открывать лавку и по праздникам, коли хочешь что-то есть. Но в Иом-Киппур я-таки лавку не открываю. А что касается кошера, так за это у меня голова не болит: по-моему, в наши дни это устарело. Если я и стараюсь что-то делать, так это жить по еврейскому Закону.
— Но ведь все эти вещи — часть Закона, не так ли? И разве Закон не запрещает вам есть свинину? А я видал, вы ели бутерброд с ветчиной.
— Ну, по-моему, не так уж важно, пробую я свинину или нет. Для некоторых евреев это самое важное, но не для меня. Никто не скажет, что я не еврей, если мне вдруг захочется отведать ломтик ветчины. Но мне-таки да скажут, что я еврей, и будут правы, если я забуду Закон. Соблюдать Закон — значит делать то, что правильно: быть честным и творить добро. То есть, я имею в виду, не делать зла другим людям. Жизнь и так тяжела, зачем же мы будем еще кого-то обижать? Всем должно быть лучше, не только вам и мне. Мы ведь не животные. Поэтому и нуждаемся в Законе. Вот во что верит еврей.
— Но, по-моему, и в других религиях тоже есть эти идеи, — заметил Фрэнк. — Скажите, Моррис, почему евреи столько страдают? Такое впечатление, что им даже нравится страдать, а?
— Вам нравится страдать? Кому нравится страдать? Мы страдаем, потому что мы евреи.
— Вот я и говорю. Евреи страдают больше, чем надо.
— Раз уж ты живешь, значит, ты страдаешь. Одни люди страдают больше других, но это не потому, что им так хочется. Но я думаю, что если еврей не страдает ради Закона, так чего ради будет он страдать?
— А ради чего вы страдаете, Моррис? — спросил Фрэнк.
— Я страдаю ради вас, — спокойно сказал Моррис.
Фрэнк положил нож на стол и раскрыл рот.
— Что вы этим хотите сказать?
— Я хочу сказать, что вы страдаете ради меня.
Фрэнк промолчал.
— Если еврей забывает Закон, — закончил Моррис, — он нехороший еврей и плохой человек.