— Вранье! — закричал Моррис. — Я оставил тут, внутри, целый ролик пятицентовиков, если кому-то будет нужно.
Он зашел за прилавок и вынул ролик пятицентовиков.
— Говорите правду!
«Это не должно было случиться, — думал Фрэнк я другой человек теперь».
— Я был без гроша, — признался он, — вот вам правда, решил, что верну вам деньги завтра, когда вы дадите мне получку.
Он вынул из кармана скомканный доллар, и Моррис вырвал этот доллар у него из руки.
— Вы могли попросить у меня доллар взаймы вместо того, чтобы воровать.
Фрэнку просто не приходило в голову одолжить доллар у Морриса. Причина была ясна: он никогда у Морриса не одалживал денег, потому что сам брал из кассы.
— Я об этом не подумал. Простите, это было нехорошо с моей стороны.
— Все нехорошо да нехорошо! — сердито сказал Моррис.
— И так всю жизнь, — подтвердил Фрэнк.
— Вы у меня воровали с тех пор, как я вас взял.
— Ну да, сознаюсь, — сказал Фрэнк. — Но ради Бога, Моррис, поверьте, я возвращал вам взятые деньги, клянусь вам. Как раз сегодня я положил шесть долларов. Вот почему сегодня было так много денег после того, как вы пошли наверх вздремнуть. Спросите вашу жену: пока вы спали, мы наторговали не больше, чем на два доллара, а остальное положил я.
Фрэнк хотел было даже снять ботинок, вытащить из-под стельки карточку и показать Моррису, как тщательно он ведет свою бухгалтерию, но тут же отказался от этой мысли: сумма на карточке была так велика, что Моррис разъярился бы еще больше.
— Вы положили то, — закричал Моррис, — что и без того принадлежит мне. Мне тут вор не нужен!
Он вынул из кассового ящика деньги и отсчитал пятнадцать долларов.
— Вот ваше недельное жалованье. Это — последняя получка. И, пожалуйста, оставьте лавку.
Гнев Морриса уже испарился и в голосе у него звучали теперь грусть и страх перед завтрашним днем.
— Пожалуйста, Моррис, — попросил Фрэнк, — проверьте меня еще раз.
Лицо его вытянулось, глаза смотрели затравленно.
Морриса уже было тронула мольба Фрэнка, но тут он вспомнил про Элен.
— Нет!
Фрэнк посмотрел на седого, несчастного еврея и понял, что хотя у того в глазах блестят слезы, просьбы тут не помогут; он замолчал, повесил передник на крюк и вышел из лавки.
Новая красота ночи вызвала в Элен скорбное ощущение потери. Была уже половина первого; Элен шла по освещенному фонарями парку. Сегодня утром, когда она — в новом платье под своим стареньким пальто — вышла на улицу, душистый запах весны, носившийся в воздухе, вызвал у нее слезы радости, и она почувствовала, что действительно любит Фрэнка. Часом раньше, когда она была еще с Натом Перлом — они зашли выпить в придорожный ресторанчик, а затем он настоял, чтобы поехать на Лонг-Айленд, — Элен все время думала о Фрэнке и нетерпеливо ждала встречи с ним.
Нат это был Нат. Сегодня он превзошел сам себя, он просто излучал очарование. Он говорил с очарованием и даже был уязвлен с очарованием. Он был такой же, как несколько месяцев назад, когда Элен его в последний раз видела; он припарковал машину у темного берега Лонг-Айлендского залива, произнес несколько очаровательных любезностей, а потом обнял ее и спросил:
— Элен, разве мы можем забыть, как мы были когда-то счастливы?
Она сердито оттолкнула его.
— Это прошло и забыто, — сказала Элен. — И если ты действительно джентельмен, Нат, ты тоже об этом должен забыть. Или тем, что ты со мной переспал, ты купил мое будущее?
— Элен, ну, зачем ты говоришь как чужая? Ради Бога, веди себя по-человечески.
— Я веду себя по-человечески, и я человек, — пожалуйста, не забывай об этом.
— Когда-то мы были добрыми друзьями. Я хочу, чтобы мы и теперь дружили.
— Говоря о дружбе, ты имеешь в виду что-то другое?
— Элен!
— Нет.
Он снова сел на свое место за рулем.
— Почему ты стала такой подозрительной?
— Кое-что изменилось, — сказала Элен. — Ты должен это понять.
— Ну, и на кого ты меня сменила? — спросил Нат мрачно. — На этого макаронника, с которым ты, говорят, гуляешь?
Она ответила ледяным взглядом.
По дороге домой Нат, сообразив, что вел себя не лучшим образом, пытался извиниться за то, что ляпнул в сердцах, но Элен на прощанье лишь бросила короткое: «Пока!» Она рассталась с ним и почувствовала облегчение, хотя ей было горько, что зря потеряла такой хороший вечер.
Беспокоясь, что Фрэнк уже заждался, она почти бежала по гравиевой дорожке, окаймленной кустами сирени, к их излюбленному месту встречи. Уже приближаясь к облюбованной скамейке, она вдруг заволновалась, что Фрэнка не будет; она не могла в это поверить, но когда увидала скамейку, ее кольнула боль разочарования: там был кто-то другой, не Фрэнк.