Каким-то образом генералы умудрились не проговориться Голубкову о записке, так что когда он вместе с ними пришел в штаб БВ, он был уверен, что они и вправду желали обсудить с ним вопрос о том, известить ли полицию немедленно или лучше сначала обратиться за советом к восьмидесяти-восьми-летнему адмиралу Громобоеву, который по какой-то загадочной причине считался Соломоном союза.
— Что это значит? — сказал генерал Л., подавая Голубкову роковую записку. — Потрудитесь прочесть, пожалуйста.
Голубков потрудился — и тотчас понял, что все пропало. Не станем заглядывать в пропасть его ощущений. Он отдал записку и пожал худыми плечами:
— Если только это действительно написано генералом, — сказал он, — а почерк, надо признать, очень напоминает его руку, то могу только сказать, что кто-то выдает себя за меня. Впрочем, я имею все основания полагать, что адмирал Громобоев снимет с меня подозрение. Предлагаю отправиться к нему безотлагательно.
— Да, — сказал генерал Л., — пожалуй, надо идти теперь, хотя уже очень поздно.
Генерал Голубков одним махом облачился в свой макинтош и вышел первым. Генерал Р. помог генералу Л. поднять с полу кашне, наполовину соскользнувшее с одного из тех стульев в прихожей, которым суждено служить не людям, а вещам. Генерал Л. вздохнул и надел старую фетровую шляпу, осторожно держа ее при этом обеими руками. Он направился к двери. «Одну минуту, генерал, — сказал генерал Р., понизив голос. — Позвольте вас спросить. Как офицер офицеру, совершенно ли вы уверены в том, что… гм, что генерал Голубков говорит правду?»
— А вот это-то мы и выясним, — ответил генерал Л., принадлежавший к числу людей, которые полагают, что всякая грамматически связная фраза обладает смыслом.
Перед дверью каждый из них деликатно дотронулся до локтя другого. Наконец, тот, кто был чуть старше, согласился воспользоваться этой привилегией и бодро вышел. Потом оба они задержались на площадке, потому что лестница показалась им что-то уж очень тихой. «Генерал!» — крикнул генерал Л. в направлении нижних этажей. После чего они поглядели друг на друга. После чего они торопливо, неуклюже затопали вниз по неказистым ступенькам, выскочили наружу, остановились под черным, моросящим дождиком, поглядели туда-сюда, а потом опять друг на друга.
Ее арестовали рано утром. Во время дознания она ни разу не отступила от своей роли пораженной горем невинности. Французская полиция распутывала возможные путеводные нити дела на удивление вяло, словно бы считая исчезновение русских генералов каким-то курьезным туземным обычаем, восточным феноменом, как бы растворением в воздухе, чему, положим, случаться и не полагается, но чего предотвратить все равно невозможно. Впрочем, подозревали, что Suretée знала подноготную этого трюка с исчезновением лучше, чем дипломатические соображения позволяли это обсуждать. Иностранные газеты освещали всю эту историю в благодушно-насмешливом тоне, с легким налетом скуки. И вообще «L'affair Slavska» не наделало много шума — русские эмигранты определенно перестали привлекать к себе внимание. По забавному совпадению и немецкое телеграфное агентство, и советское сухо сообщили, что два белогвардейских генерала в Париже сбежали с казной Белой Армии.
7
Судебное разбирательство было на редкость неубедительным и запутанным, свидетели явно не блистали, и приговор «Славской» по обвинению в похищении был, с юридической точки зрения, небесспорен. Посторонние мелочи затемняли суть дела. Случайные люди вспоминали неслучайные детали, и наоборот. Был предъявлен счет «за срубленное дерево», подписанный каким-то хуторянином Гастоном Куло. Генералов Л. и Р. вконец измотал садист-адвокат. Парижский clochard, из тех колоритных, багровоносых, небритых субъектов (вот, кстати сказать, нетрудная роль), которые все свое земное имущество носят в поместительных карманах, а ноги укутывают в несколько слоев разодранных газет, когда лишатся последнего носка, и которых видишь удобно сидящими, широко раздвинув ноги, с бутылкой вина, привалившись к полуразрушенной стене недостроенного здания, дал леденящее показание, что с того места, где он находился, ему хорошо было видно, как лихо отделывали какого-то старика. Две русские дамы, одна из которых незадолго перед тем лечилась от сильных истерических припадков, сказали, что в день преступления видели, как генерал Голубков и генерал Федченко едут в автомобиле Голубкова. Русский скрипач, сидя в вагоне-ресторане немецкого поезда… — но к чему пересказывать все эти несуразные слухи.