Ноги быстро понесли Юльку наверх. Отставший гусь, зашипев и распустив крылья, шёл навстречу — пришлось галопом обежать мимо отцветающей картошки, мимо розовых в лучах встающего солнца черешен.
Галюха копошилась в тёмной глубине сарая среди сваленных досок, бочек, старых ульев.
— Уже переноску велел тащить! И помпу! Галь, мы с тобой вместе, да?
— Сперва переноску. Не мешай.
Галка быстро мотала на согнутую руку белый пластмассовый электрический провод. На конце его торчала штепсельная вилка.
— Изоляцию ещё прихватить, всё одно понадобится...— себе под нос пробормотала Галя.
— Что?
— Ступай в дом, разуйся смотри, на кухне в шкафу моток чёрный в бумаге. Ладно, я сама. Всё одно и Шурку будить...
— А его зачем? Пётр ничего не говорил!
Галя только строго — ни дать ни взять тётя Дуся — бросила на сестру взгляд, передавая ей тяжёлый свиток провода.
— Тащи.
Старательно и торжественно поволокла его Юлька обратно по усадьбе мимо черешен, картошки и ореха — к скважине. Пётр сидел на кирпичном её бортике, свесив вниз ноги, и курил. Голубой дымок вился над его головой.
— Ага,— встретил он Юльку,— порядок?
— Порядок! А почему называется — переноска?
— Сама догадайся. С места на место носят же,— улыбнулся Пётр.
Снова загоготали у плетня гуси. Они колыхались теперь от кринички к ручью, могли ведь зайти к скважине! Юлька, собрав волю, не тронулась с места, и гуси прошли. Докурив, Пётр спрыгнул опять в колодец, Юлька присела у борта. Нагнувшись, Пётр счищал, сдувал ржавчину с торчавшего из бетонного пола отросточка старой трубы. Нашёл диковину!
— А зачем он, отросточек? То есть эта... трубка старая? Она в земле глубоко?
— Соображаешь...— не разгибаясь, ответил из колодца Пётр.— Конечно, в земле! Где грунтовые воды. И от этого ничтожного, как ты назвала, отросточка, если хочешь знать, вся наша затея зависит! Старую трубку в своё время на глубину метров пять загоняли — так? Диаметром она полтора дюйма — так? Чтобы воду из грунта напором тянуть, отверстия в ней насверлены. В чём же загвоздка? Как бы отверстия илом не затянуло или вода вовсе в другой пласт не ушла. Тогда — пиши пропало! А такое ведь тоже случается. Сколько годков скважина бездействует, мы с тобой не знаем. Поняла хоть что-нибудь?
Юлька неопределённо, но энергично помотала головой. Пётр, подтянувшись, легко вылез из скважины, вытер ладонью лоб, сел рядом с Юлькой.
— Если наша с тобой помпа требуемую мощность даст — отлично. Не даст, не вытянет воду — пропали. Огороды кругом сохнут? Сохнут. Картошка горит? Горит. Не говоря там о перцах... И о расходах ко всему.
— О перцах. И о расходах,— поддакнула Юлька.
— И чего Галина копается? Пробовать пора!— Пётр снова закурил.
— Мне сбегать? — вскочила Юлька.— Она Шурку зачем-то будить хотела! И ещё какую-то изоляцию взять...
— Тоже соображает,— усмехнулся Пётр.— Садись, обождём.— Он подвинулся, обмахнув борт скважины.'
Юлька села. Помолчали. Совсем близко, в сливе у плетня, защёлкал соловей.
— Ты в школе какой предмет больше любишь? — спросил вдруг Пётр.
— Я? Сама не знаю! — искренне призналась она.
— Как же так? Я теперь техникой увлекаюсь — да? А в школе, не поверишь, самым главным пение считал. Артистом хотел быть.
— Артистом? Настоящим?
— Арии из опер наизусть знал. Например, Онегина. «Вы мне писали, не отпирайтесь...» — пропел Пётр и засмеялся.
Юлька залилась тоже, хлопнула в ладоши.
— Ой, как здорово!
— Пластинки собирал. Мамочка денег на завтраки даст, а я на пластинки берегу. А один раз — на стройку к нам театр приезжал — набрался смелости, за кулисы пролез.
— За кулисы?
— Тенор у них добродушный такой был. Я ему и говорю: «Хочу, мол, тоже певцом стать!» Вспомнить совестно...
— А он? —Юлька вся повернулась к Петру.
— Он мне: «Спой, светик, не стыдись!» Знаешь, из басни? Я запел что было мочи: «Вы мне писали, не отпирайтесь...»
— А он?
— Обнял меня и сказал: «Кончай, друг, школу.
Может, из тебя тракторист добрый выйдет, может, инженер. Голос у тебя, конечно, есть, как у всех людей». И контрамарку на «Свадьбу в Малиновке» дал...
— Вот нахал! Просто ужас! Неправда! Он же обманул, не понял!
— Всё понял, И я ему теперь, сестрёнка, благодарен.
Гуси залопотали совсем близко. Захлопали крыльями, устремились куда-то... От дома, от малого ореха Лукьяненок отделились две фигуры: Галя с Шурцом волокли коробку с помпой.
— Ладно, хватит болтать,— сказал Пётр.
Коробку поставили возле скважины. При общем
молчании Пётр открыл, развернул помпу — синий крашеный бочок её заиграл, засветился на солнце как лакированный! Пётр достал из карманов отвёртку, плоскогубцы, нож, кусок резинового шланга...
— Теперь слушайте внимательно,— сказал он трём присевшим вокруг скважины помощникам.— Шурка на большой орех полезет. Галина возле меня стоять будет. («Эх, не я!» — подумала Юлька.) А Юлька...— Пётр тоже подумал.— Возьмёшь переноску и пойдёшь к дому... Ты что, ты что? — закричал он, потому что Юлька уже подхватила свиток провода.— Размотаю — конец с вилкой возьмёшь. И будешь эту вилку по Шуркиному сигналу в сеть вклю-чать-выключать. Я вечером у терраски розетку привернул, увидишь. Потом, конечно, в скважине выключатель поставим. Поняла?
Юлька ответила твёрдо:
— Да. Поняла.
— Сигналы будут такие: один раз Шурка с ореха рукой махнёт — помпу включай, Два раза —- выключай. Вилку долой! Ты же школьница! Или, может, Галюшку на включение поставить?
Заглянул бы Пётр в эту секунду в Юлькину душу!.. Она повторила решительно, быстро, чётко:
— Стоять у терраски. Шурка раз махнёт—вилку втыкать. Два — вытыкать!
— Правильно, умница. Теперь так... Маманя с батей спят, бабуля выйдет — ничего: она у нас толковая, всё поймёт...
Пётр и на водохранилище не любил повторять приказов. Бросив: «Начали!» — спрыгнул опять в колодец скважины. И помпа, синяя, нарядная помпочка со всеми своими выхлопами и трубками, подхваченная четырьмя парами рук, уехала в глубину. Туда же спустили и переноску, и принесённую Галей изоляцию. Пётр размотал свиток, конец провода с вилкой выбросив Юльке; второй, зачистив ножиком, присоединил к помпе, закутал изоляцией...
Три затылка, освещённые быстро встающим июньским солнцем, свесились над колодцем, пока Пётр соединял резиновым шлангом помпу и ржавый отросточек старой трубы.
— Готово! По местам!—скомандовал наконец он.
Галя вытянулась у скважины. Шурец стреканул к
большому ореху и вот уже замелькал в листве, карабкаясь по стволу. Юлька подхватила конец переноски с вилкой и торопливо пошла по усадьбе к дому. Следом, разматываясь, белой змейкой стелился и полз блестящий провод.
Розетку на столбе у терраски Юлька увидела сразу. Приготовив вилку, точнее, зажав её в кулак, вытянув руку, замерла как часовой. А сама глаз не сводила с Шурца, висевшего на орехе и отлично видного издали обеим девочкам-связисткам.
Солнышко вылезло совсем. Соловьи и прочие певуны запели на все голоса. Сливы, вишни и абрикосы закивали листьями — утренний ветер прошёлся по саду. Белая змейка провода тянулась через усадьбу, то прячась в траве, то сверкая в солнечных лучах.
— Мерещится мне или взаправду стучит не то гудит где? — спросила тётя Дуся.
Сладко позёвывая, она появилась на пороге терраски в наброшенном халате, простоволосая и сонная. Юлька молча съёжилась. А тётя Дуся вроде бы и на розетку с вилкой не глядела.
— Зачем такую рань вскочила? Здорова ль?
Глаза у тёти Дуси оказались вовсе не сонными.
Юлька не ответила. Скособочившись, прикрывала
неестественно вздёрнутым плечом розетку с включённой вилкой; сама же глазами водила с тёти Дуси на орех — вдруг Шурка махнёт дважды? Над усадьбой стелился ровный несильный гул. Это работала помпа! Уже пятый раз по сигналу включала и выключала её Юлька...