Его провожатый остановился посреди мощеной дорожки и, порывшись в карманах халата, вынул пачку сигарет – должно быть, в этом и крылась истинная причина его желания выйти из отделения скорой помощи на воздух.
– Ну вот, теперь идите все время прямо, – закурив, произнес интерн. – Прямо по этой дороге мимо старых корпусов «Шаритэ» вы выйдете к реке. И сразу увидите здание вокзала. Перейдите реку по мосту – и будете на месте.
– Какой очаровательный уголок.
– «Шаритэ» изначально была чумным изолятором. Так что сейчас это своего рода город в городе.
– Приятный получился заповедник.
– Ага, – интерн криво усмехнулся, – где множество улиц и зданий носит имена знаменитых врачей-нацистов.
Берлин – город-склеп. Тут куда ни пойди, везде наступишь на могилу, вход в подземный бункер или призрачный фундамент Стены. То же касается и красных отпечатков ног на полу: будущие катастрофы четко спланированы, а маршруты движения жертв «грязных бомб» и чумных зомби продуманы.
Между затяжками сигареты и банальными тевтонскими шуточками этот блондин-интерн утратил свой ангельский шарм, но не все ли равно. Он вывел Бруно из пограничного состояния в этот мини-рай, оглашаемый птичьими трелями. Бруно был готов к расставанию с ним.
– Со мной все будет в порядке.
– Не сомневаюсь.
Когда Бруно остался один, его охватила обманчивая экзальтация. Это состояние могло стать результатом ночного проигрыша напыщенному магнату или королю недвижимости, каким ему виделся Вольф-Дирк Кёлер (который, как теперь Бруно понял, был вполне искренен и в своем самодовольстве, и в своей роскоши и всего лишь поймал фарт в финальной стадии игры). Не впервые в жизни он бродил на рассвете по улицам чужого города, точно вампир, хоронящийся от дневного света. С той лишь разницей, что у него сейчас не было денег, которые он мог бы предъявить. Но что деньги?
Бруно шагал, приветливо улыбаясь прохожим и помахивая чемоданчиком. Студенты-медики, один моложе другого, удивленно встречали его улыбку и, вопреки прусской невозмутимости, поднимали брови. Кто-то даже бросил ему смущенное Morgen!
Вооружившись свежей рубашкой и двойным эспрессо, Бруно мог бы и не спать, хотя теперь ничего, кроме короткой поездки на электричке в Шарлоттенбург, где находился его отель, не могло отвлечь его от восьми- или даже пятнадцатичасового сна в номере с зашторенным окном. Он мог бы даже избавиться во сне от мутного пятна, так ему сейчас казалось. А почему бы и нет? Хотя ему нечем было оплатить гостиничный счет, он понадеялся, что электронный ключ-карточка, лежащий в его кармане, еще не отключен.
Перейдя по мосту через реку и глядя на высящееся впереди здание центрального вокзала, Бруно ощутил невероятный эмоциональный подъем. Равнодушие широко раскинувшегося Берлина и неприглядное великолепие его испещренного подъемными кранами пейзажа освободило его. Возможно, ему надо упустить шанс в Кладове, который дал ему Эдгар Фальк, и выдержать потом многочасовое ночное бдение в клинике, чтобы оценить это ощущение. Ему захотелось избавиться от уз, связывающих его с Фальком, а не восстановить их. И пускай все это абсурдное приключение – с проигрышем и кровотечением из носа – будет воспринято как его прощальное «да пошел ты!».
Он смешался с толпой, спешащей к переливающемуся на утреннем солнце стеклянному атриуму вокзала. Он тоже представлялся городом в городе, чья освежающая прохлада и анонимный комфорт казались щедрее, чем в средневековом городке «Шаритэ», и в то же время все тут казалось таким знакомым: и закусочные «Суши-Экспресс», и «Бургер-Кинг», и киоски иностранной прессы, и десятки путей, ведущих неведомо в какие дали, куда он мог бы умчаться, спастись… После этих головокружительных попыток спасения от смерти, после решения забыть о прежней профессии Бруно понял, что ему теперь лишь требуется обзавестись новым именем. Мистер Муттнопяттен. Пяттенштейн. Пяттенбург…
И тут он упал. Не на пороге центрального вокзала, а перед ним, сразу за ограждением стройплощадки около входа со стороны реки. Он споткнулся о выбоину в брусчатке, попав ногой в пустоту там, где камни были вынуты и была видна земля. Горка гранитных кубиков, вывороченных из мостовой, лежала рядом, попав теперь в его деформированное поле зрения. Но своих ног Бруно не видел. И даже не пытался встать. Из-за мутного пятна картина мира была полностью смазана, он потерял ориентацию в пространстве. Но он все еще – или снова – крепко прижимал к груди чемоданчик с комплектом для триктрака. Впереди сверкало огнями здание вокзала – как недостижимая цель из парадокса Зенона. Он был ближе к ней, когда стоял на другом берегу реки. Его нос опять кровоточил. Он шевельнул ногами, но лишь беспомощно загреб песок и щебенку. Никто не обращал на него внимания. Он ощутил запахи пыли, грязи, солнечного света и жареных сосисок, и от их столь неуместного ранним утром запаха его чуть не вырвало.