— Чай будешь? — тихо спросила она у девочки.
И та кивнула.
На кружечку указала тонкую да хрупкую.
Пили молча. И была эта тишина тонкой и звонкой, и чувствовалось в ней что-то этакое, до крайности недоброе, с чем Стася может справится, а может и нет.
— Расскажи, — попросила царица. — О том, где жила. Как у вас все устроено…
— По-разному. Во всякой стране свой порядок, — Стася мысленно прикинула, что говорить о преимуществах демократии монарху как-то… не стоит, что ли. — Магии, как я сказала, у нас нет. Зато есть техника. Технология… например, у вас экипажи, а у нас тоже экипажи, только без лошадей. Сами едут.
— Сами? А говоришь, магии нет.
— Это не магия. Техника. Там мотор стоит. И… разгоняется этот экипаж быстро. Ехать может долго…
Боярыни зашептались, диво этакое обсуждая. Или Стасю. Второе было вернее.
— Еще у нас нет бояр… — Стася прикусила губу. Вновь же тема не самая удобная. Этак и до революций можно дойти. Что-то, должно быть здравый смысл, подсказывало, что к революционным идеям тут отнесутся без должного понимания.
Нет, надо что-то другое.
Про самолеты? А если спрашивать станут, как устроены? Стася ведь понятия не имеет, как… про медицину? Или вот…
Боярыни жевали.
И смотрели.
Жевали и…
— Женщины у нас обладают равными правами с мужчинами, — выдохнула Стася, покосившись на царицу.
— Это как?
— Это… право владеть имуществом. Распоряжаться им. Заключать сделки. Выходить замуж по своему желанию, а не по слову родителей.
Вот эта мысль, кажется, была совершенно новой и даже пугающей.
— У нас тоже вон Таманова сама дом держит, — возразила пухлолицая боярыня, щеки которой были столь круглы, что поневоле возникала мысль, не прячет ли она за этими щеками пряник-другой. На потом, так сказать.
— И в купечестве, помнится… была прежде Салтыкова, купчиха из первой сотни, как муж помер, так она дело и взяла. Пока сыны не подросли. Правда, бестолковыми оказалися, пришлось ей и далее, до самой смерти своей управляла.
Боярыни закивали.
— И замуж самой идти — дурь несусветная, — подала голос боярыня, три подбородка которой подпирались высоким золотым ожерельем. — Девка-то чего разумеет? Ей вон, словесей наплетут, окрутят скоренько, а после приданое растратят и саму-то…
Боярыни закивали, соглашаясь, что так-то оно и будет.
— Как после жить-то?
— Приданое у нас тоже… не принято, — Стася подала Зорянке кружку, убедившись, что чай, разведенный молоком, не слишком горяч. — Обычно люди встречаются. Присматриваются друг к другу. Женятся… и там уже работают, обзаводясь хозяйством.
— Ужас какой, — выдохнула миловидная женщина и руками всплеснула. — Это что же ж… мужик женится, дому не имея?!
— У кого-то есть, но… да, случается и такое.
— Срам-то какой, боги милосердные, — закачала она головой. — Небось, и селяне-то сперва дом наособицу ставят, а после уж женятся… разве что совсем уж бедные иначей. Или когда хозяйство большое, но тогда и дом большой, в котором свой угол дают.
— Так и она-то без приданого… оба голозадые, — хмыкнул кто-то. — По-справедливости…
Как-то показалось, что в словах этих прозвучала скрытая издевка.
— И как без дома-то и на дом получить, и жену содержать? — задала вопрос все та же миловидная женщина. — Это ж тяжко…
— Оба работают. Как правило.
— В людях? Аль на промыслы?
— Кто как… у нас… обычно… предприятия большие. Или офисы… скажем, магазины… огромные, в два этажа или в три. Вот как терем.
— На купцов, стало быть, — подхватили боярыни. И одна поспешила добавить:
— Слыхала, что в тым годе Степанов ажно тысячу человек на свою эту… как её… манфактурь позвал.
— Мануфактуру? — подсказала Стася.
— Во-во, её. Поставил сараи огромнющие, и там девки сидят, кто шерсть моет, кто чешет, кто прядет, а кто, стало быть, и за ткацким сидит… и после получается, что ткани этие он красит и продает. С прибытком.
Боярыни загомонили, обсуждая, велик ли прибыток.
— У Степанова холопки одни! — возразил кто-то. — Вольные, небось, сами мастерят, без мануфактурей всяких… ишь, удумали.
— …а еще сказывали, что магиков просили станок сделать, такой, чтоб сам ткал, а они отказалися…
— …и ведьма говорит, мол, что проклянет…
— …а магик…
Кажется, разговор вовсе отошел, что от миров иных, что от проблем экономических. И Стася замолчала, не зная, следует ли ей перебивать прочих, или же лучше тихонько сидеть, надеясь, что когда-нибудь о ней вспомнят.