И с дымкой.
Но чувствовалась, что она лишь набирает силу.
— И в городе, — согласился князь. — Непременно… все-таки… вот скажи, чего людям не хватает-то?
На этот вопрос у Ежи ответа не было.
Государыня глядела на спящую девочку, на Беса, что перестал урчать, но остался лежать рядом, не сводя ясного взгляда своего с царицы. И в нем, во взгляде этом, Стасе мерещилось сочувствие.
— Что ж… — сама государыня присела на лавку, застланную ковром, поверх которого накинули меховое одеяло. И тонкая ручка скользнула по соболям. — Если уж так, ведьма Анастасия…
Огромный зверь подошел и положил голову на колени.
Зажмурился, принимая ласку.
— Когда-то давно… мой отец, как я уже говорила, был славного рода. Древнего. Одного из тех, что принято именовать старыми… мы… не скажу, что отличались силой, скорее уж от богов нам выпал дар стяжательства. За какое дело бы ни брались мои предки, все-то у них выходило с прибытком. Прапрадад мой отправился в дальние земли, там, где лето скоротечно, морозы таковы, что птицы на лету гибнут, а солнце, если и выглядывает из-за туч, то редко и мало. Ему говорили, что земли сии пусты и бесплодны, но он отыскал на них золото и каменья драгоценные. Его сын сумел распорядиться наследством, хотя сам больше к наукам был склонен. И собирал книги. Их везли со всех сторон света, и многие смеялись над этакой страстью, но перестали, когда отыскал он в книгах способ сотворять из болотного железа узорчатую сталь, а еще создавать особое сукно, которое не знает сносу, держит, что ветер, что воду, что… его сын и мой отец тоже не чужд был знаний. Правда, в книгах искал магической премудрости. Мнилось ему, что многое было утрачено с тех, древних времен. И желал он возродить былую славу. За тем и искал сгинувшие усадьбы, а в них… что уцелело. Он-то и сумел сотворить щит Берегини, а еще утраченное некогда заклятье, пробуждающее землю. Ныне многие им пользуются. Он… не особо интересовался политикой, в отличие от брата, моего дядюшки, который, напротив, нашел себя в служении царю.
Зверь приоткрыл глаз. Желтый. Круглый. С узкою полоской зрачка. Не человеческий, отнюдь, но вот взгляд, как ни странно, показался Стасе разумным донельзя.
— Он-то сумел возвыситься, достигнув немалого успеха. Объединил разрозненные рода, прекратил многие распри… сотворил… многое сотворил. Та же Засечная черта сделалась в три раза длиннее, во многом его усилиями. Да и мир с хазарами подписал, как и с ляхами, которые, правда, не особо его блюли, но все лучше, чем так. И вот ему-то и пришла в голову мысль породниться с царем.
Государыня замолчала.
И в тишине было слышно, что слабое дыхание девочки, что курлыканье голубей где-то там, за окном.
— Не скажу, что известие меня обрадовало. Скорее нет… на сердце моем был другой человек, но разве ж кто позволил бы? Я понимала это. И я была хорошей дочерью. Я… пошла под венец. И надо сказать, мне повезло. Луциан достойный муж. Не знаю, любит ли он меня, но он всегда относился ко мне с уважением. А это многое, да… многое.
И губы царицы тронула улыбка.
— Но речь не о том… я… тогда-то я не слишком хорошо понимала, сколь многим людям не по нраву пришлось этакое наше возвышение. Я вовсе не думала о власти, о политике… я старалась исполнить свой долг так, как его понимала.
Девочка заворочалась, засучила ножками, застонала.
— Она после всего не может спать спокойно, — царица поднялась было, но Бес заурчал, ткнулся мордой в острое плечико ребенка, и тот вдруг затих, чтобы после перевернуться и обнять теплую кошачью шею. — Надо же… я… что вы хотите за этого зверя?
— Этот не продается, — покачала головой Стася. — Он или сам останется. Или уйдет.
Она замерла, ожидая, не разозлится ли царица отказам, но та лишь кивнула:
— Но ведь есть… другие?
— Есть. Я попрошу, чтобы привезли котят. На выбор. Только… за ними уход нужен.
— Уходим, — эта улыбка была чуть более живой. — Я не скажу, что род мой был огромен, но… сперва слегла жена моего дяди. Она была непраздна, и что-то случилось там… дитё родилось до срока и мертвым, а она еще три дня горела. И никто-то из целителей, а уж поверьте, и дядя, и отец призвали лучших, не способен оказался спасти. Мой дядя ушел через месяц. Напился да и сверзся с лестницы. И все сочли, что причиной тому — горе, ибо жену свою он любил. За ним, сорока дней не минуло, отправилась моя бабка, женщина крепкая и властная. Но сердце подвело. Умерла она тихо, во сне…
Царицы говорила о том с нарочитым спокойствием, но Стася слышала далекое эхо её боли.