Ну и сапоги принимала.
Сперва один, потом и другой. Тяжеленные! Небось, по ведру вместили, не меньше.
— Ежели теперь не очуняет, — выдохнула Баська, из воды выползая с сопением, — то только целителя тогда…
Очень она надеялась, что звать целителя не придется.
А Маланька знай, кивает головой и стоит, не решаясь лить.
— Ты чего?
— Жалко… — призналась она. Вздохнула. И перевернула-таки сапожок. Ну и Баська с нею, ибо зря чтоль тащила-то?
В общем, то ли и вправду водица целебною оказалась, то ли просто вонючею да студеною, даже он с жуком, который по лицу-то молодца вскарабкался споро, но лежавший до того неподвижно, вскочил.
— Вы… вы… — он разевал рот, отплевываясь от тухлой воды. На волосах повисла тонкая зеленая нить водоросли. — Вы… дуры!
— Сам такой, — обиделась Баська. Вот и спасай тут… всяких. Никакого понимания, не говоря уже про благодарность человеческую. И Маланька насупилась.
— Сказок не читали! — он воду смахнул и жука тоже. — Целовать надо было!
— Целовать, значится… — Маланька руки в бока уперла. Случалось с нею, обыкновенно тихою, даже неприметною порой, злость непонятная. — Ты, стало быть, притворялся…
И сапог подняла.
В руке взвесила.
— Маланька, стой!
Не успела. Сапог взлетел и, кувыркнувшись, ударил молодца в самый покатый лоб, тот самый, по которому жук еще недавно бегал.
— Ну вот, — вздохнула Баська, обходя лежащего.
— А чего он? Притворялся… лежал и слухал… и… пошли!
— Теперь уже не притворяется.
Сапог-то и вправду крепким был, да еще с подковкою, след которой и виднелся аккурат посередине лба. Вокруг поднималась шишка и…
— И… что теперь? — гнев схлынул и Маланька вновь вхлипнула. — Зашибла, да?
— Эту погань так просто не зашибешь, — вздохнула Баська. — Но за водою теперь ты лезешь…
Глава 46
Где случаются неожиданные встречи и полезные разговоры
…а били боярина молча, дабы не попасть под закон об оскорблении власти словом.
В царском дворце Аглая чувствовала себя лишней. И вовсе не потому, что прислуга на неё смотрела с укором, и не потому, что страшно было встретить кого-то, к примеру, Мишанькиного отца, который при дворе обретался, но…
Сама по себе.
Будто не место. И не… не время, что ли? И в то же время как уйти? Оставить ребенка, которого Аглае доверили. А главное, куда?
Вот и маялась.
Сидела на лавочке, глядя, как носится по лужайке Лилечка, гладила рассеянно Фиалку, которой носиться совсем не хотелось, и думала, что жизнь её, Аглаи, какая-то совершенно растрепанная. Вот как Лилечкины косы.
И Светлолика куда-то подевалась.
И…
— Привет, — сказали ей, и на лавочку упала, потеснив Аглаю, девица весьма разбойного вида. И дело даже не в том, что коса её растрепалась, сарафан измялся, а венчик съехал набок, но скорее во взгляде, не предвещавшем ничего-то хорошего.
— Доброго дня, — вежливо поздоровалась Аглая.
— Не узнала?
— Н-нет…
В душе появилось подозрение.
Такое вот… нехорошее подозрение.
— Ага… я вот теперь тоже себя не узнаю. Всякий раз смотрю в зеркало и пугаюсь. Правда, уже не до обморока… чтоб ты знала, до чего неприятно в обмороки падать, — сказала девица, на лавочку опираясь локтями. И ноги вытянула, да так, что подол платья едва ли не до колен поднялся.
— Мишанька…
— Ага… Мишанька… только и осталось, что имя. Да не дергайся. Я уже не злюсь. Почти, — девица, в которой угадывалось — теперь Аглая это видела — некое сходство с мужем её, широко улыбнулась. — Только обмороки… еще ладно, когда поймают, а если нет? Этак и зашибиться недолго.
Она почесала грудь.
— Зудит.
— Это от пота. А обмороки — потому что сосуды слабые. Иногда еще сила сказывается, если не стабилизирована… — Аглая почувствовала, что краснеет. Густо.
Тяжело.
И… и еще немного, она точно под землю провалится. От стыда.
— Ага… то есть, как стабилизируется, так и пройдет?
— Н-не знаю… н-наверное.
Мишанька хмыкнул.
И сказал:
— Да не трясись, говорю… назад меня вернуть можешь?
— Я пыталась. Не получается, — вышло донельзя жалобно, и Аглая почувствовала, что еще немного и расплачется. От обиды. И от беспомощности. И вообще от всего, что навалилось. — У меня ничего не получается!
Она шмыгнула носом.
Она не будет плакать. Не будет и все тут…