Он смеялся.
И целовал ручки придворным дамам.
— Тише, — сказала Стася, положив ладонь на широкую кошачью спину, и вздыбившаяся было шерсть облеглась под рукой её. А Бес повернулся и уставился на Стасю, мол, точно знаешь, что творишь?
Нет.
Она сидела за ширмою, в стороночке, по-за спиной царицы, и сквозь узор в это ширме глядела на того, кто со всею определенностью человеком не был.
А кем был?
Стася не была уверена, что ей хочется знать.
— У вас отличный мысль, — сказал целитель, и от голоса его по спине побежали мурашки. Отчетливо так побежали. Стася, будь котом, сама бы заурчала, но котом она не была. — Однако же не вижу смысла самолично… мой ученик справится. В конце концов, достаточно простого сканирования, чтобы выявить проблему. Если та есть.
— Мне бы хотелось, — мягко проговорила царица. — Чтобы вы лично занялись. Я верю лишь вам.
И заквохтали боярыни. В голосах их, сливавшихся в один, Стасе слышалось и недовольство, и сомнение, и возмущение даже.
— Все-таки речь идет о будущей царице, и о матери царя…
А он стоит.
Морщится.
Водит головой со стороны в сторону, и Стасю чует, но… смутно? Рука поднялась, пальцы зашевелились, выплетая непонятный узор. Учиться бы… некогда.
Не успеет.
А вот узор выплести, из воздуха, из света солнечного яркого, что пробивается в окошко, занавесою плотной, сквозь которую не пробиться взгляду… недоброму.
Определенно, недоброму.
— Что ж… — он поморщился и отвернулся, скрывая злость, которую теперь Стася видела, как и тончайшие нити, что поднимались над головой целителя, растекаясь в стороны, окружая… да всех-то, почитай, кроме самой царицы. — В таком случае, счастлив служить…
И усмехнулся.
Криво.
— Только… позволено ли будет присутствовать и моим ученикам? Все-таки я, как наставник…
— Что думаешь? — тихо спросила Стася, поглаживая Беса. Почему-то она была всецело уверена, что её не услышат. Кот растянулся на коленях… частично. Он на колени давно уже перестал вмещаться, и теперь занимал почти всю лавку, Стасе вон на самом краешку место осталась. Ну да она не в претензии.
— Урм, — сказал кот, приоткрыв глаз.
Мол, посадили смотреть, вот и смотри.
Она и смотрела…
— …люди всецело достойные, знающие…
И слушала тоже.
Но пока не дослушалась.
Лика наглеца пнула. По ноге. И зашипела от боли и еще обиды. Это ж надо было позабыть, что на ногах у ней туфельки из мягкой кожи, а не старые добрые ботинки, к которым она дома привыкла. В ботинках пинаться всяко удобней.
— Сдурел! — сказала она этому вот… наглецу, который мог бы и вид сделать, что ему больно. Тогда, глядишь, и самой Лике обидно бы не было.
— Кто ты?
— Светлолика я, если ты умом ослабел.
И села.
Потому как вдруг поняла, что оно, конечно, красиво все да вокруг, но тесновато.
— Просто Светлолика?
На нее глядел.
И глядел.
Еще немного и дырку проглядел бы… а кому она потом нужна будет, дырявая.
— Просто Светлолика.
— И хочешь сказать, что знакомство наше случайно? — он нахмурился еще сильнее прежнего.
— Ага.
— И сегодня ты…
— Скучно стало. Вот и решила глянуть, кто там за стеною шубуршится, — Лика повернулась к пропасти, подумавши, что надо бы испугаться, потому как мало ли, чего там в голову оглашенному этому взбредет. Еще решит, что она… кто-нибудь, но не она, и спихнет вниз.
Падать-то далече.
И вода глядится твердою, что камень. Но все одно красиво.
— Ты не врешь, — сказал после долгого молчания Славка и вытащил из кошеля круглый камушек, навроде куриного яйца, только кривого с одной стороны. Такие, помнится, одна кура еще несла, и матушка долго маялась, пытаясь понять, которая, чтоб её, стало быть, зарубать.
Кривые яйца — это же ж несерьезно!
А он держит, словно величайшую драгоценность.
— Ты решила выйти замуж? — и вновь взглядом Лику буравит.
— Нет.
— За царевича… как нет?!
— Обыкновенно, — Лика пожала плечами и велела. — Садись уже… глянь, вода, почитай, черная вся, как деготь… у нас березы жгут и деготь топят. Маменька, конечно, велит новые сажать… но красиво, да?
— Красиво, — странно разочарованным голосом произнес Славка, присаживаясь рядышком. — Так стало быть, не хочешь замуж?
— А кто туда хочет-то? — удивилась Лика.