Где начинается большая уборка
Характер у меня замечательный, только нервы у всех какие-то слабые...
Тьма сгущалась.
Тьма подбиралась. Ежи видел её, и не понятно было, как не видят прочие. Вот государь болезненно щурится, прикрывая глаза от излишне яркого солнца.
Вот что-то говорит Гурцеев.
И Радожский отвечает, но Ежи не слышит его.
Он слышит тьму.
Шепот многих голосов. Тонкий надрывный плач, который скребет по нервам, и хочется заткнуть уши. Ежи заткнул бы, если бы мог.
А он…
…может. Он может просто уйти. Взять и… в конце концов, дела нынешние его не касаются. Он — человек сторонний. И никто-то не осудит.
Или даже если осудит, то какое Ежи дело?
Пускай себе.
Ему и надо-то, найти Стасю да убраться подальше, что от дворца, что от Китежа, в котором ныне становится неспокойно…
Он заставил себя отрешиться от этого чужого шепотка, навязывавшего чужую же волю. И взгляд его скользнул по людям, что вдруг замерли.
Надо…
Что-то делать.
Спросить?
У кого?
Хотя… Ежи ведь знает.
Он вытащил книгу, провел ладонью по жесткой обложке, и сказал:
— Покажи. Не знаю, как, но… покажи, что здесь происходит.
Зашелестели страницы, разворачиваясь, и книга выросла, ставши собою, прежней, а потом больше, и еще больше. В какой-то миг показалось даже, что она-то, эта книга, вот сейчас сделается столь огромной, что меж страниц её потеряются не только люди, но и дворец, и город.
— Хватит, — Ежи почувствовал, как закипает.
В конце концов, он её хозяин.
И книга подчинилась. Она развернулась, вот только страницы остались белы.
— Я ничем не помогу тебе, ведьмак, ибо знаю не так и много, но… ей нужна кровь. Твоя или… — государь примолк ненадолго. — Любая иная.
— Любая?
— Человеческая. Твоей надобно меньше, а вот…
— Пойдет? — Радожский полоснул себя по руке.
И кровь полетела алыми бусами. Ежи видел каждую каплю. И силу, в них скрытую. И тьму проклятья. И…
Капли коснулись страниц.
— Так лучше… если я что-то понимаю, то ведьмак нам еще пригодится. Пусть… — Радожский будто оправдывался, но вот перед кем, Ежи так и не понял.
Книга поглотила дар.
И отозвалась.
Она ныне решила быть щедрой, а может тоже чуяла ту, стороннюю тьму, которая подползала к городу. И город подняла над страницами, прозрачный и дивный, будто рисованный кем-то. Ежи видел, что терема, укрывшиеся по-за высокими оградами, что улочки, что дома и домишки, крохотных людей, которые суетились, погруженные в собственные важные их дела.
Видел купола храмов.
Жрецов.
Лодки.
Лодчонки.
Волчью стаю, что встала на след, но не спешила подняться, будто ожидая чего-то. Или кого-то… видел и озеро. Свет заходящего солнца разлился по поверхности его, лег желтыми лужицами, не способный пробраться глубже, туда, где укрытые илом, опутанные словом, спали…
…люди?
— Быть того… — сдавленным голосом произнес Гурцеев и рук поднял, желая осенить себя святым кругом, да только удержался, верно, не желая рушить тонкую волшбу.
Радожский ничего не сказал, зарычал лишь.
А Ежи…
…сколько их было, уже все-таки не людей, ибо люди, даже спеленутые силой, не способны жить столько. Они, некогда увязшие в проклятьи, погрузившиеся на дно озера, ныне пребывали все в той же полудреме, которая опутала их сотни лет тому.
Они улыбались во сне.
И Ежи всматривался в эти лица, круглые смуглые и узкоглазые, похожие одно на другое. Он чуял, как слабеют путы.
Как…
…еще немного и воды Ильмень-озера, призванные силой истинной ведьмы, отступят.
…шевелились тонкие усы, слались зелеными нитями гривы неподвижных коней, не истлели бунчуки, поблескивали золотом знамена со знаком Злого солнца.
— Боги милосердные…
…и не понять, то ли человек произнес эти слова, то ли волны, что отступали от берега, повинуясь иной воле. И казалось, что вот-вот откроются сомкнутые глаза, и полыхнут яростью. Вырвется из тысяч глоток крик, ударит по городу, который давно уж забыл.
— Магов надо подымать всех, — боярин первый заговорил. — Ведьм. Ополчение…
…заклятье еще держалось, но…
Менялось?
Его меняли. Кто-то, кто знал…
— Сколько их там? — это уже спрашивали у Ежи. А что он мог ответить? И хватило-то лишь на то, чтобы книгу закрыть, обрывая связь.
Князь, побелевший, слабый, кивнул.
И опустился на пол.
— Извините, — сказал он сипло. — Я… сейчас отойду.
— Поесть надобно, — Гурцеев поглядел хмуро. — Стало быть… от как оно… сгинули, да…