— Твою ж… — добавил Мишанька пару слов покрепче.
Не хватало ему еще дитяти пропавшего.
— Найдется, — сказал он не слишком-то уверенно. — Тут все-таки дворец, а не двор проходной… ничего-то не случится. То есть…
Случится.
Бунт.
Смута.
И те, кто явятся её учинять, ибо сама собою смута, конечно, приключается, но в нынешней-то важен не процесс, а результат.
— И Никита куда-то подевался… его унесли. Я хотела спросить у того, другого, а он какую-то ерунду говорить начал… предлагает мне ему ребенка родить.
— Это кто? — Мишанька нахмурился.
— Агренев. Дом снимет, содержать станет. Но это же глупость.
— Конечно, глупость, — кулаки вдруг зачесались. И Мишанька понял, что потом уже, как все завершится, он всенепременно побеседует с этим вот… Агреневым, относительно того, какие глупости не нужно женщинам говорить.
Они же ж впечатлительные.
— А про Никиту говорить не хочет. И Лилечку искать… что мне делать?
— Помогать, — Мишанька подхватил бывшую жену под руку. — Ты ведьма или как?
— Сама не знаю.
— Тогда узнавай скорее… тут дело такое… в общем, я думаю, что девки потравятся этой вот гадостью. Выпьют и потравятся. Во всем сразу обвинят ведьм. И бить станут.
Глаза у Аглаи сделались большими и круглыми.
— Станут, станут, — повторил Мишанька. — Вот с нас и начнут. А там вовсе резня приключится. Уберут, думаю, всех, начиная с царицы… может, младшенького оставят, чтобы оженить с кем-то.
Аглая икнула.
— А, еще там батюшка сказывал, что мертвое войско в озере оживает. Вот-вот оживет. И пойдет город грабить… но это уже не наша забота. К счастью.
Сердце кольнуло беспокойство.
— Нам же надобно собрать всех эти, простите боги, красавиц, изъять у них отраву и куда-нибудь запереть. Лучше в надежном месте…
— В старой части замка, — сказала Аглая и руку высвободила. — Она старая и…
…узкие ходы, толстые стены, которые не всякое заклятье пробьет. Да и сражаться в таких всяко сподручнее.
— Сойдет, — кивнул Мишанька и потер руки. Как ни странно, страха он не чувствовал, одно лишь предвкушение, будто… будто его, наконец, на войну взяли.
Всамделишнюю.
…где-то далеко ударил колокол. И отзываясь на голос его тревожный зазвенели прочие.
— Божечки мои… — Никанора поспешно отошла от окна. — Что случилось?
— Не знаю, — супруг её, ходивший в последние дни предовольным — это ж надо было такой-то удаче приключиться, чтоб дочь да в царевы невесты попала — нахмурился. — Собирайся.
— Куда?
— Откуда, — он прислушался. — Ишь, гудят… неладное будет. А коль неладное, то лучше в месте надежном перебыть.
Он развернул Никанору от окна, за которым все одно ничего-то, помимо птичьего двора не было. А куры копошились, не обращая внимания на гул колоколов. А те звенели, казалось, все громче, все тревожней.
И что брать?
Девок звать надобно, сундуки… полотна, наряды… и шкатулку не забыть. Рукоделие…
— Нет, — Фрол Матвеевич вернулся не один. — Сундуки пускай себе… идем.
— Куда «пускай»?! — прежде-то Никанора мужу не перечила, но тут вдруг обидно стало. Там ведь и серебро, и посуда, которую она вчера на ярмароке приглядела, и ткани тонкие, на приданое детское выбранные.
— Наживем, — он жену под локоток подхватил. — Успеть надобно, а с сундуками… как-нибудь да не разоримся.
Во дворе уже телега стояла, на которой сидели рядком какие-то бабы, девки…
Подле стояли мужики, кто с топором, кто с мечом, а кто вовсе с дрекольем. Глядели хмуро, недоверчиво.
— До ярмароки пойдем, а там уже недалече, — сказал Фрол, и Матвей кивнул, соглашаясь. А после осенил себя знамением.
— Как-нибудь, авось и сладится…
Колокола гудели.
Тоненько, навзрыдно, плакала какая-то баба, и у Никаноры слезы к горлу подступили, но она сдержалась, позволила себя усадить меж двух девиц, одинаковых столь, что казались отражениями друг друга.
— Что тут вовсе…
— Не знаю, — Фрол покачал головой. — Но что бы ни случилось, а у ведьмы нам всяко поспокойнее будет… чай, не откажет.
И Никанора понадеялась, что не откажет.
Было… тревожно.
Кто-то свистнул, и лошаденка бодро приняла с места. Заскрипели колеса тележные, и плакавшая баба стихла. А одна из девиц пихнула Никанору локтем в бок и поинтересовалась:
— Будешь?
А после, ответа не дожидаясь, насыпала на юбки, крупных тыквенных семечек.
— Спасибо, — тихо сказала Никанора.