Стася…
Стася слышала, как меняется мир, будто треснула, хрустнула старая шкура, того и гляди поползет. Но ощущение это было где-то там, на периферии сознания.
— Он не человек, — сказала она царице, которая, кажется, и сама ощущала неладное, если никак не могла успокоиться. Она расхаживала по зале вдоль окон, за которыми собиралась тьма.
И вроде бы солнышкое еще высоко.
А тьма собиралась.
На небе.
Облаками.
Тучами. Густым дымным покровом. Опасностью, которая подбиралась.
— Я не знаю, кто он, но не человек. И он на других воздействует, — Стася говорила, цепляясь за слова, тогда как вся её суть требовала действия.
Ходил за царицею, ступая след в след, зверь её.
Бес сидел на постели.
И девочка, обнявши его, гладила уши. А Бес терпел.
…почему Антошки еще нет? За ним послали… не совсем за ним, но Стася почему-то была уверена, что Антошка не отдаст подопечных постороннему. И пусть сам он медлителен, но ведь все одно должен был бы прибыть.
— Боярыни будто паутиной покрыты, — сказала Стася.
— А я? — царица все-таки остановилась.
— На вас я ничего не вижу, но…
Зверь заворчал.
— Идем, — царица подняла полы тяжелого платья.
— Куда?
— К нему. Спросим. Я… устала прятаться. И гадать, когда же погибну… и если он здесь, то не сам явился. Кто-то его привел. Кто-то ведь привел…
Она подхватила юбки.
— Погодите, — Стася с трудом успевала за царицей. — Это не совсем разумно. Я не знаю, кто он и вообще. Он может оказаться сильной тварью. И что мы будем делать?
А то ведьма-то она ведьма, но какая-то дефективная.
— Тогда, — глаза царицы нехорошо блеснули. — Тогда и посмотрим… чему меня папенька научил.
И венец драгоценный вспыхнул вдруг белым пламенем.
А зверь зарычал.
И Бес зарычал. И…
…Никита никогда не мечтал о подвигах. Да и стоило ему переступить порог, как он тотчас пожалел о своей глупости. Иначе ведь, чем глупостью, его упрямое желание погибнуть не назовешь.
Надо было…
…спуститься.
Сбежать. Кликнуть стражу… вернуться… правда, он подозревал, что вернувшись, ничего-то не найдет, такого, что можно страже предъявить. Да и вовсе объявят умалишенным, запрут…
…но вот так.
— Человек, — тварь стояла над столом, из которого, пробивая столешницу, поднимались тончайшие трубки. Механизм, сотворенный из этих трубок, колб и огромного чана, прикрытого стеклянным куполом, походил на тот, виденный Никитой в лаборатории. Правда, нынешний был куда сложнее.
И…
…силой от него тянуло. Сила текла по сосудам, смешиваясь в крохотных колбачках, питая друг друга, меняясь и насыщая раствор. Медленно сжималось и разжималось подобие сердца, сделанное из кожаных мешков и опутанное медными струнами. Они-то и давили, и разжимались, и снова сжимались, толкая волшебную жидкость…
Куда?
— Что это? — от удивления Никита забыл, зачем пришел. Ненадолго. Правда, вспомнил, когда Амвросий Ульянович пошевелился. Тонкие пальцы его оттолкнулись от стола, оставив на этом столе вмятины.
А Никита…
…огненных мечей в лаборатории тоже не было. Оно и понятно. Чего им тут делать? Но хоть бы кочергу какую.
Кочерги тоже не наблюдалось.
— Любопытный человек, — Амвросий Ульянович разглядывал гостя без страха, с каким-то сугубо научным интересом, который заставлял Никиту подобраться.
И…
Черныша он на руки взял. А тот оскалился и зашипел.
— С-существо держ-ж-ши крепче, — лицо твари дрогнуло и показалось, что еще немного и выглянет из-под человеческого то самое, истинное, которое тварь прятала.
— Держу. Что это? И… кто ты есть?
— Арахнид, — Амвросий Ульянович склонил голову и изогнулся всем телом, а когда распрямился, Никита с трудом сдержал крик отвращения, ибо то, что предстало его глазам, не имело право существовать. — Не бойся, человек. Я тебя не убью. Еще рано.
— Спасибо. Вдохновляет.
— Пожалуйста.
Круглая голова, кожа с которой поползла, оплыла грязными складками, а в них открылись черные бусины глаз. Многих глаз. Одни были крупнее, а другие и вовсе походили на мелкие ягодки, прилипшие к серой коже.
Пасть расширилась.
И в ней шевелилось что-то черное, волосатое. Мог бы, Никита и сам зашипел бы. Но он заставил себя смотреть.
— Не боиш-шь-ся?
— Боюсь.
— Но не беж-ж-ишь-с.
— Да поздно уже бегать, — сказал Никита вполне искренне. — Но от объяснений не откажусь…
— Ты пришел с-сюда…
— Воевать. Да только воин из меня на редкость дерьмовый.
Признание далось легко, и Никита погладил шерсть кота.