Обернулась.
Блеснули зеленью тревожной глаза. Руки стиснули поводья. И лицо побелело.
— Здравствуй, — только и сумел выдавить Береслав, вглядываясь в родно лицо, подмечая каждую черту его, и сердце заколотилось быстро-быстро.
Как всегда.
А руки вдруг вспотели. И вспомнилось, что сам он глядится… не воином. Одежа, пусть целая, но кафтан измят, а где-то и кровью измаран, и пахнет ею же. Лицо…
— Здравствуй, — тихо произнесла Горыня.
И огладила лук свой.
— Ты…
…ей во дворце бы царском остаться. Там стены толстые, оборонят. Правда, в стенах тех неспокойно, но государь знает, не попустит свершиться дурному.
— Подумала, что помощь не помешает, — и голову склонила, ожидая, что скажет.
А что сказать?
Ругаться?
Как-то оно… не к месту.
Велеть, чтоб обратно отправлялась?
Не послушает.
Вона, тонкие пальцы оглаживают лук, тетиву трогают, проверяя, добре ли натянута. Колчан стрелами полон. На поясе висит и меч дивный, изогнутый, и кнут, который степняки жалуют.
— Я ведь тоже силу имею, — сказала она, тихо-тихо выдохнув. Кто бы другой вовсе не услышал.
— Как ты тут вовсе…
— Да… случайно, — щеки запунцовели, показывая, что вовсе не была эта случайность случайною. — Услышала, как Гурцеев сыну… дочке… выговаривает, и поняла… мое место тут.
Конь топнул ногой.
А небо тоненько зазвенело. И этот звон заставил всех-то поглядеть наверх, туда, где солнце пробивалось сквозь темный дым. И свет его опускался на берег, окутывая, опутывая, заставляя дышать полной грудью. Будто бы…
Будто бы так и должно.
— Женишься на мне? — спросила Горыня Переславовна, глядя сверху вниз, и рука её легла на аркан.
— Женюсь. Только…
…проклятье-то никуда не делось. Оно вцепилось в Радожского и не отпустит. Получится ли снять его? Он не больно-то верил. Но и отступаться.
— Женюсь, — повторил он с уверенностью. — Если жив останусь.
— Уж постарайся, — Горыня улыбнулась ярко-ярко.
Счастливо.
И добавила:
— А то папенька заругается…
…звон стих.
А озеро вовсе скрылось где-то там, в сумерках… зато поднялись из тумана темные пики, и расколотый ими, тот сполз, обнажая ровные ряды хазар.
— Началось, — тихо произнес ведьмак, руки потирая.
И Радожский согласился.
В следующий же миг заревели рога, охрипшие после многовекового сна, однако живые. И следом загудели барабаны. Раздался протяжный вой, конское ржание, голоса…
Глава 62
Где пытается ожить старое древнее зло
Чем глубже прячешь голову в песок тем беззащитнее становится твоя задница.
Лика развела руки, силясь обнять все небо.
— Что ты делаешь? — тихо спросил царевич. — Нам возвращаться надобно.
— Возвращайся, — позволила ему Лика. И губу закусила: небо было большим, просто-таки огромным. Ей никто и никогда не говорил, что оно вот такое.
Тяжеленное.
Волглое.
Рыхлое.
Такое не обнимешь, не удержишь, а надобно… ненадолго. Там, внизу, на берегу что-то да происходит, а она… она может помочь.
Как?
Сама не знает.
Только…
— Погоди, — уходить царевич не спешил, но встал сзади, обнял… в другой раз Лика двинула бы локтем: ишь ты какой, обнимается, будто бы она девка какая, гулящая. И высказалась бы еще. Но теперь на руках её лежало небо.
Одной не удержать.
А вдвоем, глядишь, и выйдет.
— Я читал, что когда-то давно в жены выбирали именно тех, кого благословляли боги. И что неспроста. Что благословение это означало, что кровь избранницы…
Он говорил на ухо, тихо, но все одно отвлекал. С другой стороны, так и легче, меньше думать выходит о том, какое это небо тяжелое. Лика устала.
И… упала бы, когда б не царевич.
— Что… наш род вбирал в себя силу и благословение, отчего и получал сторицей. Правда, я не понял, что именно получал… не писали. Или спрятали где-то. Отец сказал, что многие старые рукописи утрачены были. По недосмотру. А мне кажется, что дело именно в том, что кто-то нарочно убирал их. Другие старые-то рукописи сохранились, те же расписки долговые или вот отчеты. Эти же…
Небо давило.
И мешало. И…
— Предки мои были много сильнее. Это достоверный факт. А мы вот… одаренные, но не сказать, чтобы больше прочих. И думаю, если выберем в жены боярынь, то и дети наши… будут одаренными… что оно такое тяжелое-то?
— Небо же ж, — сказала Лика сквозь стиснутые зубы.
Умник, а простого не понимает. Как небу легким быть, когда на нем звезды и луна? И солнце вон, которому закатиться пора, а оно держится, словно чует, что не время для тьмы.