Руки разжались.
И Аглая споро похватила черный дым, смяла его, стерла, поднесла к губам и подула.
— Вот так-то, — сказала она. — Маг умирал. А она не хотела отпустить его. И поднесла воды… есть вода живая, а есть мертвая. И всегда-то они рядом, никогда не узнаешь, которая у тебя. Ему досталась мертвая.
— И… он умер?
— Нет, но получил иную силу. Это их и спасло. Сперва. Потом сгубило… силы было много, и нашлись те, кто сказал, что негоже не пользовать её на всеобщее благо. Благо… в чем-то они, наверное, правы были, ибо так возникло Беловодье. Правда та ведьма… она не хотела быть царицей. Она хотела любить и быть любимой. И еще помогать людям. Почему все так… переменилось?
— Не знаю.
Мишанька ощутил, как трещит платье. В плечах. В плечах-то оно узким было. А на груди опало будто бы. И рукава модные, длинные сделались тесны неимоверно.
Это что, он…
— Я…
— Ты, — Аглая улыбнулась. — Ты, Мишанька… тебе ведь уйти охота?
Охота. Его место не здесь, не в палатах царских, а там, на берегу. Но Аглая покачала головой:
— Их ведь не оставят… не так, то иначе убьют. Кому защитить?
— Мне, — вздохнул Мишанька.
— Тебе… Ты ведь все-таки маг.
— Маг.
— И боевой…
Он только и сумел, что кивнуть. И странное дело, здесь и сейчас, стоя в нелепом женском платье, которое ко всему расходилось по швам, он не чувствовал себя ни смешным, ни глупым.
— Только… — Аглая бережно погладила его по щеке. — Береги себя…
— Постараюсь.
Глава 63
О войне и битвах всяко-разных
Допустим, умер я! И что теперь мне делать?
Стася почувствовала, как её наполняет и переполняет сила, и что силы этой, горячей, солнечной, словно собранной с раскаленных камней, столько, что она, Стася, способна совершить, если не чудо, то почти.
И совершить захотелось.
А потому она собрала силу, всю, которая была, и пожелала:
— Пусть все будет хорошо, — а потом подумала и уточнила. — У всех…
Потом подумала и еще уточнила:
— У Зорянки… пусть она вернется. И зверь снова станет человеком, если это возможно. Или покой обретет. Пусть проклятье исчезнет, а Радожский женится на той, которую любит. Пусть… царица тоже будет счастлива. И Баська с Маланькой найдут женихов, только хороших. Пусть…
О ногу потерлось что-то теплое.
И котики.
Как она могла про котиков забыть? Пусть… пусть котики найдут себе хозяев. Или хозяева котиков? Главное, чтобы взаимно.
Силы было много.
А потом она взяла и закончилась, что было несколько обидно, но Стася обиду пережила. Она моргнула, приходя в себя. И огляделась.
Палаты царские нисколько не переменились. Вот сидит в резном креслице царица, откинувшись на спинку, глаза закрыв. Сидит и улыбается мечтательно. Вот улыбается зверь, растянувшийся перед креслом. Вот лежит у ног царицы тело женщины, которая тоже улыбается. Вот…
Беззвучно отворилась дверь, впуская еще одну гостью.
Не одну.
Просто держались они так, что вторая казалась тенью первой. И почему-то подумалось, что это неспроста. Да и сами гостьи не производили впечатление людей, явившихся с миром.
— Ведьма, — сказала первая, переступив порог. Вот что Стасю удивило, так не смуглое лицо с нехарактерно восточными чертами, не волос темный, остриженный коротко, но мужской наряд вошедшей. И подумалось, что, верно, Стася совсем уже освоилась в этом мире, если чужое платье вызывает раздражение.
— Ведьма, — согласилась Стася, разглядывая женщину.
Не молода.
Не стара.
Такая вот… никакая. И черты лица острые резкие, а вот поди ж ты, складываются будто в маску. Заурчал Бес, и женщина положила руку на пояс. На поясе, что характерно, нашлось место ножнам, из которых выглядывали черные рукояти, и свернутому в круг хлысту.
— Уходи, ведьма, — сказала женщина, буравя Стасю взглядом. — Это не твоя война.
— А чья?
— Тех, кто дал слово и не сдержал его.
— Плохо, — Стася гладила Беса и думала, что уйти-то следует, что эта вот, да и вторая, они медлить не станут. И клинки у них, и плети, и еще какая-то дрянь, которая ощущалась этаким клубком тьмы.
Женщина склонила голову.
— Моя госпожа не желает лишних жертв.
— Думаете?
— Она возьмет лишь то, что принадлежит по праву ей и детям её.
— А государыню…
— Она лишняя.
— И царевичи?