— На границу? — папенька брови свел.
— Сам же ж говорил, что добрые маги там всегда нужны. Вот и поеду, — мысль несказанно воодушевила. — Буду хазар бить… и вовсе…
— На границу…
— Ага… — Мишанька улыбнулся счастливо так. — Там же ж просто… вона свои, вона хазары… и никаких тебе ведьм, заговоров, невест царевых… ну их всех.
Государь и батюшка разом вздохнули.
Верно, от зависти.
Дурбин глядел в прозрачные глаза девочки, которая глядела на Дурбина и улыбалась. Счастливо так. По-детски. И когда он руку протянул, то осторожно коснулась её.
Вздохнула.
И сказала:
— Никому только! Это тайна! — для надежности Зорянка прижала пальчик к губам. И Дурбин кивнул. Тайна… и сказать, чуялось, не выйдет, даже если захочется.
Он рот раскрыл.
Закрыл.
Вздохнул. И поднялся… перевел взгляд на хмурую боярыню, которая губы поджала. И щеки её, без того нарумяненные густо, налились краснотою.
— Матушка-царица знать желают, — произнесла она и шею потянула, отчего на шее этой проступили морщины сеткою, а еще подбородок второй наметился. — Все ли хорошо?
— Все хорошо, — сказал Дурбин и покосился.
Девочка сидела на лавке, на подушках, поставленных одна на другую, и сооружение это Дурбину доверия не внушало.
— Девочка не пострадала. Все, что ей нужно, это отдых и сон…
Боярыня склонила голову и развернулась, неспешна, что ладья в заливе. И ступала-то она с достоинством, неся себя, как подобает боярское жене. Только золотые подвески на ожерелье слабо позвякивали.
Стоило ей удалиться, как девочка зевнула и вправду свернулась на подушке калачиком.
— Как тебя зовут? — спросил Дурбин.
— Не помню, — пробормотала она, вновь зевая. — Молоко не люблю… теплое, с пенкою… а мед люблю. Но не помню, как зовут. Скажешь?
Скажет.
И про искру разума, что зажглась вдруг в пустых глазах.
…если не исчезнет.
Дурбин набросил на девочку покрывало и присел на пол. В покоях, куда его препроводили, лавок хватало. Имелись и сундуки с покатыми крышками, и резное креслице, у окна поставленное. А он сел на пол. И осторожно, с опаскою коснулся загривка зверя.
— Ты-то теперь обычный, верно? — спросил он, и зверь, изогнувшись, поспешил руку лизнуть. Хвост его громко застучал по полу, а изо рта потекла слюна. — Собака… большая собака… она расстроится.
Но и пускай.
Отчего-то больше это не казалось важным. Прежний-то Дурбин из шкуры вывернулся бы, чтоб не допустить высочайшего огорчения. Быть может, и соврал бы чего-нибудь этакого, себя оправдывающего. Или даже наоборот… сказал бы, что сумел вернуть потерянную душу, а другой свободу дал.
Хорошая теория.
Героическая.
Только… неправда ведь. А скажешь, что вовсе не при чем и… когда его со двора попросят? Завтра? Послезавтра? Когда наведут порядок, уберут мертвецов, запрут виновных, наградят непричастных… Дурбина вот не наградят.
И добре если выпроводят тихонечко.
Замурлыкал Черныш, утешая, а после вовсе перебрался к девочке под руку.
Беззвучно отворилась дверь.
— Ты… — Дурбин поспешил подняться.
— Спит?
Аглая выглядела утомленной, но все же, в отличие от него, успела привести себя в порядок. Пусть платье на ней было простым, но… платье, а не тонкая прозрачная почти рубаха, в которой она вернулась, а Дурбин испытал жгучую острую ревность и желание немедля выяснить, что же случилось там, на берегу.
Только вместо этого стянул свой камзол и набросил на плечи.
Выяснить… выяснит, коль будет то богам угодно, но после, когда вернется к нему способность мыслить здраво. А ныне ветрено и гроза громыхает, этак простудиться недолго.
— А ты? — она вошла бесшумно, ступая так, как умеют лишь ведьмы да кошки.
— А я не сплю, — он смотрел.
И…
…и сила вернулась. Чудо, наверное, да и пока сложно говорить, остаточные это явления или же все-таки началась регенерация тонкого поля. Но сила есть.
На самом донышке.
Только… только слишком мало её. Даже если вся, которая была, вернется, все одно мало. Может, целитель из Дурбина и неплохой, но при дворце его не оставят. Найдутся более достойные.
Может, и к лучшему.
…он уедет.
Возьмет… в Канопень. Хороший, если подумать, город. И людей в нем живет изрядно, а стало быть, потенциальная клиентура наличествует. Еще бы разрешение выправить, на практику…
— Это хорошо, — Аглая робко улыбнулась и, глянув на девочку, вздохнула. — И её поправили.
— То есть?
— Не спрашивай, сама не понимаю. Но прежде было неправильно, а теперь все, как должно. Может, из-за нас, а может еще что помогло… только теперь она расти станет.