— Глупо, — согласилась Аглая и на сердце почему-то потеплело. Или это просто солнце, в окошко пробившееся, нагрело спину?
— Вот… случайность и только. Я… думаю, они и сами понимают. Да и кому такой зять нужен? Без дара и… и ничего-то, получается, у меня теперь нет. Кроме кота. Да и тот, считай, краденый. Не знаю, как вообще вышло… он в меня вцепился. Я отцепить хотел, а он орать… я и подумал, что верну потом. Позже. Но как-то вот… он хороший. И… и если надо, то я отдам.
— Я спрошу.
— Спросите.
Он отступил первым. И Аглая с трудом сдержала вздох. А потом себя одернула: как ни крути, но она в браке состоит. Правда, получается, что теперь брак этот и не брак, а сплошное недоразумение. Но все-таки…
— Я завтра вернусь.
— Я буду ждать.
Прозвучало как-то… не так. А он опять улыбнулся. Провел ладонью по волосам и признался:
— Я парик потерял.
— Вам и не нужен.
— Думаете?
— Они давно уже из моды вышли. И… и остальное тоже. В столице мода меняется быстро.
— Я и забыл уже. Оказывается.
Он стоял в коридоре, не сводя с Аглаи взгляда, а она смотрела на него. И совсем не так, неправильно, не как должна глядеть княжна на постороннего человека. А потом Дурбина все-таки ушел, и Аглая осталась одна.
Нет, в баню её проводили. И рубаху чистую подали, пусть и жесткую, простого полотна, но Аглая и на такую согласна была. Вспомнилось, что дома, давно, в детстве еще, она вовсе за старшими рубахи донашивала. И были они чиненые-перечиненные, и порой вовсе серые, даже после стирки казавшиеся грязными. А эта…
Платье почистят.
И… и все-то у неё наладится.
— Наладится, — сказала Аглая кошке, которая из корзинки и не выбиралась, но в ней раздулась, распушилась, занявши почти все место. На Аглаю кошка глядела устало, с упреком, мол, все-то ты глупостями маешься.
Тебе б о серьезном подумать.
Аглая и собиралась. Но уснула. И сон этот оказался на диво тяжелым, неподъемным совершенно. Она то ли бежала, спасаясь от неведомой беды, то ли спасала кого-то, но не могла спасти, а когда совсем отчаялась, то услышала протяжный плач.
Детский.
А затем стало больно. И эта боль позволила пробудиться. Аглая села в кровати, мокрая вся, будто вправду в болоте искупавшаяся.
— Это ты…
В темноте блеснули синие кошачьи очи. Ныла рука, укушенная, и Аглая потерла её, сказав:
— Спасибо.
— Уррр… — проворчала кошка, спешно забираясь в корзину. — Уррр!
И громкий её голос увяз в тишине.
Это… неправильно.
Нехорошо.
Аглая огляделась.
Ничего-то… окна темны, но так ночь на дворе. Это ведь правильно, когда ночью темно? Тишина. И… смешок.
Слева?
Нет никого. Комната мала. Тут спрятаться-то негде… и топоток раздался рядом.
— Р-р-ра! — грозно заворчала кошка.
— Что тут происходит? — спросила Аглая, чувствуя, что её сотрясает мелкая дрожь. И голова ноет. И… спать хочется, так и тянет опуститься на подушку, глаза закрыть, забраться под теплое одеяло и лежать, лежать…
Ноги коснулись чьи-то холодные пальчики.
— Кыш, — Аглая скинула с себя тень дремы и поднялась. Нащупав свечу, что оставили ей, она запалила крохотный огонек.
Застучало.
Зашуршало… в сундуках? Мыши? Нет, мыши не смеются. Этак по-детски заливисто. И не бегают, стуча по дереву босыми пятками, будто…
Вспоминай!
И Аглая вспомнила. А вспомнив, похолодела от ужаса.
Глава 9
Где очередная сказка обретает плоть
Жизнь щедро умудряла его опытом, и на склоне лет он был уже довольно опытным неудачником.
Ежи вернулся поздно, а вернувшись, обнаружил, что Стася спит. Во всяком случае, так ему сказала хозяйка, всем видом своим показывая, что исключительно по-за старого знакомого терпит в своем доме этакое непотребство.
— Не нравится она мне, — задумчиво произнес Евдоким Афанасьевич, когда почтенная вдова все же удалилась. — Не то с нею что-то, а что — не пойму… приглядись.
Это уже было не просьбой.
И Ежи глядел.
Долго глядел, пока глаза не заныли, но ничего-то не увидел, кроме этой вот краснолицой тяжелой женщины в роскошном, пожалуй, чересчур даже роскошном для вдовы, платье. Однако согласился.
С домом было неладно.
И главное, сколь ни пытался Ежи понять, что именно с ним не так, не удавалось. Будто… ускользало что-то донельзя важное.