На этом наш чай закончился, по той причине, что за Элиэзером Соломоновичем приехали, и он вынужден был отлучиться. Мы увидели его только на следующее утро, когда позавтракали, и он присоединился к нам. Мы поговорили о проигранной русско-японской войне и о многих других войнах, а после Элиэзер Соломонович протянул нам облигаций на сумму в 10 000 рублей. Он попросил нас, чтобы мы внесли эти деньги в развитие сионизма, мы были очень рады, что он оказал такую помощь.
Через час мы были на вокзале и горячо прощались с Иосифом, Даниилом и Элиэзером Соломоновичем.
Революция глазами грамотного пулеметчика
Воспоминания Павла Анова
Все, что мы знаем о жизни Павла Ивановича Анова, известно только с его слов. В середине 1960-х он охотно рассказал о себе историку Алексею Малышеву, собиравшему воспоминания участников революции. Павел Иванович работал тогда в Мюнхене в отделе мониторинга Радио Свобода. Скончался он в начале 70-х годов.
– Родился я в 1895 году на юге России, недалеко от города Новочеркасска, в казачьей станице Семикаракорской. Мать моя происходит из донских казаков, а отец был сыном священника. Но он остался сиротой и воспитывался у чужих людей, поэтому не получил никакого образования, вышел только в слесаря. Когда мне было лет пять или шесть, в 1901 году, мы уехали на Дальний Восток, потому что у нас там были дальние родственники. Отец в Хабаровске поступил на железную дорогу мостовым слесарем. Моя мать и отец были люди очень религиозные, и, конечно, они вложили эту религиозность в меня и в моего брата, который был старше меня на два года. Нас было двое в семье - я и мой старший брат Александр. Родители мечтали отдать нас в духовную семинарию, чтобы мы вышли священниками, но на мое счастье в Хабаровске не было семинарии, а ехать в Благовещенск за 500 верст у нас просто не было средств. Поэтому нас отдали в реальное училище в Хабаровск.
Вот тут я должен сказать о том, какая тяга в 1905 - 1906 годах в русском народе была к образованию. Еще в 1905 году я свободно поступил, даже с переэкзаменовками, в первый класс реального училища, а уже в 1910 году в первом классе был основной и два параллельных класса. И чтобы поступить в первый класс, нужно было держать конкурсный экзамен. Поэтому я, так как мой отец не так много зарабатывал, летом зарабатывал уроками. До ста рублей в месяц! Вы знаете, какие цены тогда были? Мой отец, мостовым мастером, получал 50 рублей в месяц жалования. Я в два раза больше зарабатывал, чем мой отец.
Население Хабаровска было приблизительно 40 тысяч. В нем было реальное училище, кадетский корпус и низшее техническое железнодорожное училище, откуда, правда, выходили прекрасные техники - машинисты, дорожные строители и так далее.
После революции и гражданской войны в России, когда я попал в эмиграцию, мне часто приходилось читать и у иностранных авторов, и у русских, главным образом социалистического толка, желавших как-то очернить дореволюционную Россию, о том, что в царской России правительство будто бы препятствовало образованию низших слоев населения. Но вот про положение в Хабаровске я могу сказать следующее: 25 процентов всех учащихся в реальном училище освобождало от платы за право учения (40 рублей в год) правительство, еще от 25 до 35 процентов освобождал родительский комитет, состоявший из купцов и богатых людей, которые своими членскими взносами покрывали плату за право учения малоимущих. Так что ни за меня, ни за брата за все время нашего учения в реальном училище отец не заплатил ни копейки.
– Как бы вы охарактеризовали политические настроения ваших родителей, они были за монархию?
– Моя мать рассуждала так: Бог на небе - царь на земле. Отец был более либеральных убеждений, но никакими политическими идеями он не увлекался.
Теперь я вам должен рассказать, какая у меня была среда, потому что это оказало влияние на мою дальнейшую судьбу. У меня, с одной стороны, были приятели по реальному училищу, люди из высококультурных и интеллигентных семей. Я бывал в доме у директора реального училища Кедроливанского, бывал в доме у инженера путей сообщения Клера, где было два реалиста, мои сверстники. С другой стороны, у меня были приятели в рабочей среде. Так, например, в моей жизни оставил большое впечатление некий железнодорожный машинист Аркадий Петрович Романов. Этот человек был очень грамотный, хорошо начитанный, он русскую классическую литературу знал даже лучше меня, хотя я был учеником реального училища. Но, конечно, он по убеждениям был социал-демократ.
И вот тут у нас с ним произошли большие споры. Дело в том, что я религиозный был. Как-то я прочитал у Мережковского, что теперь, когда наступил такой духовный кризис человечества, говорят, что лечение ему можно найти в социализме. «Но социализм - ведь это безбожие! - восклицает Мережковский, - Разве можно им вылечить тот духовный кризис, который сейчас наблюдается во всем человечестве?» Я на сто процентов согласился с Мережковским, и я вообще был настроен против всякого социализма, тем более против социал-демократизма, большевизма, которыми увлекался Аркадий Петрович Романов.
С Аркадием Петровичем мы долго разбирали, что, собственно, означает слово «большевизм» и чем отличаются социал-демократы большевики от меньшевиков. И мы это поняли так. Большевики - это люди, которые, во-первых, твердо знают, чего они хотят, во-вторых, зная хорошо свою цель, они к этой цели идут, невзирая ни на какие препятствия. Они макиавеллисты - для цели все средства хороши. Для них при достижении их цели нет ни моральных, ни нравственных преград. И после долгих споров, когда я ему нарисовал будущую картину, если большевики придут к власти (между прочим, должен, не гордясь и не хвастаясь, сказать, что я ее нарисовал приблизительно такой, какая она оказалась на самом деле), Аркадий Петрович со мной согласился и остался на позициях меньшевиков. Его судьба была очень печальна - потом, находясь в Болгарии, я получил известие, что он был убит пьяным матросом-большевиком.
– Во время революции часто употреблялось выражение «буржуазные классы». А какое значение имело слово «буржуй» для простых людей, тех, которые употребляли его?
– Очень интересный вопрос. Сейчас большинство историков, когда говорят о буржуазии и пролетариате, то слова буржуазия, буржуи понимают как более состоятельный имущественно класс людей на нашей родине. Это совершенно неправильно. Конечно, состоятельные люди причислялись массами к буржуям, но не только состоятельные люди. Все, что стояло интеллектуально выше широких масс населения, все, что было интеллигентного, все это были буржуи. Таким образом, я, например, сын неимущего слесаря, я тоже попал в категорию буржуев только потому, что я был интеллигентнее, я выше стоял по развитию, чем широкие солдатские массы.
– А какие настроения были среди ваших товарищей, сверстников? Вы говорили о политике, интересовались ей?
– Очень мало говорили. Среди реалистов никаких революционных течений не было. Ведь в то время, до Первой мировой войны, Россия цвела. Я ведь окончил реальное училище в 1915 году.
– А встречалась ли вам в то время какая-то подпольная революционная литература, и приходилось ли вам ее читать?
– Аркадий Петрович мне говорил, что он ее видел и читал, а я о ней слышал, но самому читать не приходилось. Может быть, потому, что возить на Дальний Восток было далеко, и литература, приходившая из-за границы, не доходила до нас или, если доходила, то в единичных экземплярах. Но мне вспоминается театр того времени, именно одна сатирическая пьеса, забыл имя ее автора, под названием «Черные вороны». Это было приблизительно в 1910 - 1912 году. Я расскажу об одной маленькой картинке из этой пьесы, которая запечатлелась в моей памяти на всю жизнь и по которой можно судить обо всей пьесе. Кутеж в женском монастыре. За столом сидят монашки во главе с игуменьей и бородатые лица в рясах. Игуменья, поднося большую рюмку с водкой ко рту, восклицает: «Берегись, утроба, Сатана идет!» И вот эта пьеса шла в Москве 47 раз, в Хабаровске была поставлена 13 раз. Помню, что все, даже самые либеральные газеты, за очень маленьким исключением, отнеслись с возмущением не к монастырям, как рассчитывал, вероятно, автор, а к пьесе. И она была запрещена к дальнейшей постановке по настоянию общественности. Но хотя общественность и была возмущена, а все же в психологии у людей остался какой-то след сомнения, особенно большое впечатление осталось у народных масс, и такие вот пьесы явились психологической подготовкой к восприятию идей большевизма, проповедовавшего отрицание существования Бога.