целых десять километров от Понар, спрятавшись в трясине, на тор
фяном болоте. Ни в их движениях, ни в том, как они петляли и
прятались, ни в их заплетающемся от голода и ужаса языке, фанта
стических лохмотьях и ранах, а главное — в глазах, позеленелых
от одичания, уже не было ничего человеческого. Их и выслеживали
так же, как зверя. Шли стрелки-полицейские, с собаками, облавой.
Женщина, ребенок, молодая девушка, мужчина-еврей — никакой
разницы. Раненый, здоровый или уже умирающий где-то под кус
том можжевельника — любого стреляли на месте, и облавщики
шли дальше. Только потом приазывали старосте выделить телегу
или сани и отвезти труп в указанное место.
Евреи, которых вел уже не человеческий рефлекс, а звериный
инстинкт предсмертного бегства, так же, как звери, избегали чело
веческих поселений, собак, глупых детей, которые с бдительным
криком и объявлением новости бежали в деревню, указывая паль
цем место, где случайно увидели чудище в человеческом образе.
Безжалостно исполнявшееся предписание карало смертной казнью
всякого, кто даст еврею убежище, или хотя бы кусок хлеба, или
хотя бы совет, всякого, кто знал и не донес в полицию. А полиция
эта, состоявшая из головорезов с темным прошлым, которых немцы
набирали в Литве и привозили на Виленщину, нацелена была не
только на уничтожение евреев, но и на притеснение жителей, гра
беж, шантаж и питье самогона. Страх же — самый подлый совет
чик человека.
И все-таки люди жили даже в самих Понарах. Правда, их ста
ло меньше. Половина из них, то есть, в общем, те, кто мог, заперли
двери, забили веранды и окна вытащенными из забора досками и
перебрались в город или в другое места. Но были такие, кто не мог.
Человеческая жизнь протекает в тесных, обтесанных рамках, обте
санных с трудом, а во время войны — с еще большим трудом, чем в
мирное время. Никакая скотина не сумеет так приспособиться к
условиям, так пригреться даже посреди ужасов, так ко всему на
свете привыкнуть, как — человек. Через станцию Понары шли по
езда из "Генерального губернаторства" и поезда дальнего следова
ния из Берлина, на фронт и с фронта, местные из Каунаса, приго
родные и рабочие из Вильна и в Вильно. Значит, люди покупали
билеты, ехали, возвращались, ели, спали. Столько их живет возле
скотобоен на всем земном шаре, так почему бы за несколько лет не
привыкнуть к жизни вблизи людобойни?
Это, кажется, было в октябре 1943 года... Много ли до тех и с
тех пор поубивали евреев в Понарах? Некоторые утверждали, что
только 80 тысяч. Другие, что от двухсот до трехсот тысяч. Разуме
ется, это недостоверные цифры. Триста тысяч людей! Людей!!!
Легко сказать... но цифры эти выглядят недостоверными не столь
ко из-за своей огромности, сколько потому, что никто их достаточ
но твердо, даже приблизительно, установить не мог. Известно, что
там убивали всех евреев — жителей города Вильно, а это должно
было составить около 40 тысяч. Кроме того, евреев этапировали из
всех больших и малых городов оккупированной страны, пожалуй,
со всей той территории, что носила административное название
"Остланд". Их забирали с семьями из гетто или же с сезонных ра
бот, по окончании которых они не возвращались в гетто, а ехали на
смерть.
Итак, в октябре 1943 года начался период массового этапиро
вания евреев в Понары. Никто, разумеется, не был об этом преду
прежден и не знал, наступит ли еще одна массовая казнь сразу
вслед за последними или на этот раз перерыв окажется подольше.
Один мой знакомый, который с самого начала хватался за го
лову и клялся, что больше ни дня не выдержит — сойдет с ума,
выдержал, тем не менее, без малого три года. У меня к нему было
срочное дело. Он не приехал на условленное свидание в Вильно, и
на следующий день я одолжил велосипед и утром поехал в Понары.
Утро было не дождливое, скорей только слякотное. Переднее
колесо велосипеда поминутно въезжало в мелкую лужу, и какой-
нибудь лист с дорожки, бурый, поминутно прилипал к шине и про
ворачивался с ней несколько кругов, отлетал как что-то ненужное,
а потом прилипал другой. Над Понарскими горами ветер гнал не
сколько этажей туч, растрепал их все и вытянул в длину, но до
голубого неба не сумел продраться. В оврагах было тихо. На боко-
вых дорогах — пусто-пустынно, и дождевая вода, не взмутненная
проезжим колесом, стояла в колеях. Кому-то перечень этих про
стых фактов может показаться пустым и ненужным. Для меня они