— Как же я забыла, милый? — сконфуженно лопочет старушка, вспомнив про домофон. — Да погоди ты, не путайся под ногами. Поехали на лифте.
О нет! Лифт — это ужас! Это чёрный-чёрный-чёрный гроб на колёсиках из страшилки, которую я как-то раз подслушал вечером на детской площадке. Лифт открывается и закрывается сам по себе, когда хочет или когда тычут пальцем в кнопку. Ах уж эти кнопки, всюду они понатыканы, и как часто жизнь и свобода зависят от этих металлических, пластмассовых, чёрных, белых, красных кнопок!
— Да не бойся ты, дурачок, — улыбается Нина Петровна. — На лифте быстрее.
Нет уж! Я на своих четырёх.
Я снова бросаюсь вниз по лестнице, а Нина Петровна спускается в этом ужасном лифте.
Ну где же ты, старушка?!! От волнения и страха за Лаврика у меня колотится сердце.
Но тут я вздрагиваю от неожиданности: — Нина Петровна появляется внезапно и, не мешкая, нажимает на домофонную кнопку.
— Гуляй! — командует наивная старушка.
Не до гуляний мне, бабушка!
Яркий свет бьёт в глаза, у меня перехватывает дыхание. Я жмурюсь, чуточку остолбенев от обрушившихся на меня солнечных лучей, но это длится всего какое-то мгновение. Я принюхиваюсь и ничего не понимаю… Я не слышу Лаврика!
Я мчусь под наше окно. Кота под ним нет! Как это? Куда он делся? Он что, жив?! Ну и дела! Значит, я зря мчался сюда сломя голову? Где этот несносный Лаврик? Может, он закатился под кусты?
Я обегаю все кусты под нашим окном и под окнами других квартир, я даже перебегаю к кустам на другой стороне улицы, но его и след простыл.
Хотя… погоди-ка! Я внюхиваюсь что есть мочи и слышу отдалённый аромат одеколона, смешанный с запахом Лаврика. Неделю назад он пролил одеколон хозяина на пол и вывалялся в луже до такого состояния, что немного был не в себе. Тогда он сидел под столом и всю ночь мурлыкал популярный мотивчик «Если ты домашний кот, то и дальше повезёт!»
В чём повезёт? А может… может… его похитили? Он ведь такой красивый и ухоженный. Упал, потерял сознание, а его взяли и стащили, словно какой-нибудь пирожок с прилавка!
Надо спешить, тучки сгущаются, ветер крепчает, если польёт дождь, то он смоет все ароматы, все следы! Я внюхиваюсь и внюхиваюсь и бегу от одного слабого ароматного облачка к другому, а вокруг уже шумит город, торопятся прохожие, задевают меня своими ногами и сумками.
Но мне сейчас совершенно нельзя отвлекаться на всякие неудобства, иначе я потеряю след, и тогда грош цена всем моим поискам.
Не найти мне тогда этого ужасного, непослушного кота Лаврика.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
в которой баба Нюра рассказывает о том, как некоторые, но не все, потеряли совесть
Баба Нюра убиралась в своей маленькой квартирке, а за ней, как приклеенные, бегали котята Марсик и Ваксик.
Старый пёс Полкан Полканыч лежал на коврике у вместительного красного кресла и с удовольствием облизывал большую кость. Из корзинки средних размеров, которая стояла у такого же огромного красного дивана, выглядывало кошачье ухо.
Баба Нюра обращалась ко всем сразу — и к Полканычу, и к Марсику с Ваксиком, и к кошачьему уху, торчащему из корзинки:
— Я, милые мои, вот что вам скажу. Потерял народ совесть! Не все, конечно, но некоторые — точно. Это ж курям на смех! На каждом шагу — бессовестные. Прям сил никаких нет с ними бороться. Ты хоть чёрный пояс по тхэквондо имей, это боевое искусство такое у корейцев! Корейцы — народ шибко драчливый. А всё равно, с теми, у кого совести нет, и кореец с чёрным поясом не справится.
Полкан Полканыч удивлённо приподнял бровь, но тактично промолчав, вернулся к кости.
Баба Нюра продолжала свою речь:
— Да нет, если с чёрным поясом — справится, конечно. Это я погорячилась… И всё-таки! Вот, скажем, кормлю я вас — собак да кошек бездомных. Как водится — утром и вечером. Кому какая беда от этого, спрашиваю? Кому какое неудобство причиняю?
Баба Нюра налила в блюдце молока и поставила перед котятами:
— Поешьте, родимые. Вам кушать надо… Так вот что я скажу, врать не буду. Есть среди народа и те, которые только спасибо говорят мне. Мол, живите, баба Нюра, долго и кошек наших бездомных кормите, лишь бы войны не было!
Ухо в корзинке зашевелилось, и Баба Нюра заглянула в неё, в корзинку.
— А иные, кто без совести, эту самую войну уже объявили! И кому? Мне да кошкам! И кто? Фуражкин с первого этажа! Пенсионер, а туда же — злой, как ядерный гриб. Говорит, свинячат ваши кошки и орут под окнами! Говорит, если я такая добрая, чтоб забрала всех бездомных кошек и собак к себе в дом и кормила! Иначе передушит! Ага! Щас!